Водораздел
Шрифт:
Теппана объяснил.
— Уж так и поверю, — засмеялась жена. — И в Кеми будет слышно? Ну, скажешь же ты…
— Правду он говорит, — подтвердил Поавила. — Я на Мурманке видел такие провода…
— Мало им досталось прошлой осенью, еще хочется, — выматерившись, сказал Теппана.
— Они его тянут, наверно, в Вуоккиниеми, — продолжал Поавила свое. — Ховатта ушел на погост. Вот вернется — что-нибудь узнаем от него.
…Ховатта пошел повидаться со своей девушкой. Но как только он появился на погосте, его позвали в один дом — мол, покурить, поговорить. Войдя в избу, Ховатта сразу понял, что здесь идет какое-то тайное собрание. И по выражению лиц собравшихся он догадался, что это за люди. Конечно, они были из тех, кто еще летом наведался на лесные пожни пирттиярвцев и забрал из избушек съестные припасы косарей. Заметил он и нескольких бывших отрядовцев. Собравшиеся с грозным видом сразу стали допытываться:
— Ну, что ты теперь скажешь, карельский царь? Кто убил Ийвану Тухканиеми? А по чьему приказанию в Костамукше…
Ховатта сказал, что таких приказов никто не давал, но его не стали и слушать.
— Когда карел расстреливает карела, это же… Тебя самого надо к стенке. Но мы не красные…
Такого «разговора по душам» Ховатта не ожидал. У него пропало желание навестить свою милую.
— Хорошо, что живым выбрался, — сказал Пулька-Поавила, когда Ховатта, вернувшись с погоста, рассказал ему эти новости.
— Да, не скажи, — согласился Ховатта.
— Хилиппа опять голову задерет, — подумал вслух Поавила. — Теппана-то собирался убить его тогда…
И тут ему вспомнилось признание, сделанное Хуоти, когда они ходили в лес за мхом. И он встревожился еще больше. Когда он пришел домой, Хуоти не было.
Хуоти еще с утра отправился в лес, чтобы проверить в последний раз силки и собрать их, пока не засыпало снегом.
Снегу выпало чуть-чуть, и идти по лесу было легко. Не надо было даже обходить болота, потому что мороз уже успел сковать их. Домой Хуоти пошел по льду через залив.
Проходя мимо кладбища, он вдруг увидел Наталию. Девушка стояла, сгорбившись, над могилой родителей.
— Ты зачем здесь? — испуганно спросил Хуоти.
— Хоть бы мама встала из земли и дала мне совет…
— Тебя обидели? Кто?
— Хилиппа…
Хилиппа пришел на подворье, где она рубила хворост для подстилки скоту и, схватив ее за руки, стал допытываться, кто убил финского капрала. Наталия перепугалась и сказала. Только после сообразила, что Хилиппа может отомстить за это Хуоти…
— Ой, Хуоти, Хуоти, что я наделала! — заплакала она.
— Пойдем домой. Ты вся продрогла.
Когда они отошли от кладбища, Хуоти сказал тихо:
— Я тебя никогда не оставлю.
Наталия остановилась, посмотрела ему в глаза и прижалась лицом к его груди. Потом, подняв голову, спросила, улыбаясь сквозь слезы:
— Попалось что-нибудь?
— Тетерев и два рябчика.
— Хуоти! Уйдем в лес. Будем жить в лесу, — горячо заговорила девушка. — Где-нибудь на берегу озера построим избушку и будем в ней вдвоем. Хорошо?
— Ладно, — ответил Хуоти. — Только маме не рассказывай о капрале.
Ночью повалил снег. Утром снегу во дворе было почти по колено. Хуоти был доволен, что вовремя сходил за силками. А то остались бы они под снегом, только мыши за зиму изгрызли бы их.
Вскоре установился санный путь, и даже через большие озера уже можно было ездить напрямик. Новости стали быстрей доходить из деревни в деревню. Пока стояла распутица, в глухих деревушках, подобных Пирттиярви, почти ничего не знали, не ведали о том, что делается на свете. Как только открылся зимник, до деревни дошла удивительная новость: в Ухте создано свое правительство. Сначала в Пирттиярви не поверили, только посмеивались. Чего не выдумают! Правительство… Хм! Но пришлось поверить — вскоре в деревню пришла отпечатанная на машинке газета, орган Ухтинского временного правительства, «Карьялан миэс» № 1. Газета пришла Хилиппе Малахвиэнену. А потом Ханнес получил извещение, тоже напечатанное на машинке — его приглашали на открывшиеся в Ухте курсы, на которых карельским юношам и девушкам, стремящимся к знаниям, будут преподавать хозяйствоведение, бухгалтерский учет и каллиграфию. Хилиппа обрадовался. Теперь его парень станет ученым. Пусть едет. Зимой все равно делать нечего, пусть учится. Какие только предположения в деревне не строили, когда однажды морозным утром Хилиппа запряг коня в расписные сани и повез своего сына в Ухту.
Ухта — старинное карельское селение, издавна игравшее заметную роль в жизни своего северного края. С Ухтой связано немало примечательных событий, культурных и политических, имевших значение для всей Карелии.
Многие жители Ухты еще в первой половине прошлого века, если не раньше, занимались коробейничеством. И, видимо, именно этому промыслу они были обязаны своим прозвищем. Их называли «киччу». Киччу — это пареная репа, которая, остыв, чуть-чуть сморщится и примет такой вид, что другим словом и не назовешь, киччу и есть киччу. Когда-то ухтинские коробейники брали с собой в дорогу большое количество пареной репы. А может, ухтинцев стали звать «киччу» за то, что их коробейники имели обыкновение, проходя через деревни, наведываться на огороды за чужой репой.
— Эй, корзинки с киччу забыли, — кричали зубоскалы вслед им, когда они отплывали от берега.
Верстах в четырех от Пирттиярви они переходили через границу и, выйдя на другую сторону водораздела, садились в лодки, чтобы, пробыв неделю в дороге, пройдя через множество порогов, перетащив лодки волоком мимо самых бурных из них, наконец, добраться до города Каяни. Жителей в Каяни в те времена было всего несколько сот, пожалуй, не больше, чем в Ухте.
Случилось так, что однажды, когда коробейники-карелы добрались до Каяни, один из них, по имени Мийтрей, захворал. То ли простыл в пути, то ли какой другой недуг случился, только страшно начало жечь низ живота.
— Выпей — поможет, — посоветовали спутники.
Но вино не помогло.
— Сходи-ка ты к врачу, — стала уговаривать его хозяйка постоялого двора. — Чем так мучиться…
Пришлось-таки пойти.
Вернулся Мийтрей от врача, попросил у хозяйки горячей воды, налил в бутылку и стал той бутылкой тереть живот. Трет и удивляется. «Вот, говорит, и денег не взял, и ничего не взял. Спросил только, умею ли я сказки рассказывать, знаю ли песни. Обещал в Карелию приехать будущим летом. И гляди-ка ты, черт, а бутылка-то помогает. Легче стало».
— Наш Лённрот — хороший доктор, — стала хвалить хозяйка врача. — С народом держится запросто. А приехал к нам, слышь ты, потому что в Хельсинки не поладил с господами из университета…
Возможно, в таком объяснении и была доля правды, но все-таки главной причиной отъезда Лённрота из столицы явилось его стремление быть ближе к заповедникам народной поэзии. Но сбором фольклора не проживешь, и чтобы заработать на жизнь, Лённрот взял на себя обязанности окружного врача в Каяни. В этой должности ему приходилось бывать в самых глухих селениях округа. И где бы он ни бывал, по каким бы делам ни ездил, всюду он в первую очередь занимался изучением и сбором фольклора.