Водораздел
Шрифт:
По этой самой тропе он много лет назад шел из Костамукши, ведя за собой нетель — приданое Доариэ. Сама Доариэ шла следом, погоняя прутиком свое приданое. Как изменилась жизнь с тех пор. Сплошные заботы теперь в ней. Нет, нельзя сказать, чтобы тогда забот совсем уж не было. Были, конечно, только не те, что теперь. Поавила оглянулся. Ничего, шагает себе и его младший, с кошелем за плечами, с граблями на плече.
Придя на Ливоёки, они увидели висящие под свесом крыши на стене избушки два кошеля. Видно, сосед с дочерью опередил их. Рановато что-то. Ни самого Хёкки-Хуотари, ни Иро у избушки не было. На покос поспешили, словно от людей бежали.
Отец велел Микки наломать березовых веток, — на них спать приятно. Микки был рад, что его взяли на покос, и сразу принялся за дело — работы он не боялся. Хуоти стал рубить смолистый пень на дрова. Поавила тем временем привел в порядок косы. Перекусив ячменной лепешкой и запив ее простоквашей, разведенной холодной родниковой водой, они тоже отправились на пожню.
Пулька-Поавила и Хуоти косили, Микки сгребал сено. Травы было мало, и пришлось даже залезть по колено в илистую воду, чтобы выкосить траву на берегу реки. И, конечно, тщательно выкосили траву вокруг кустов. Кустарника опять понаросло много. Надо бы как-нибудь собраться выкорчевать, иначе весь лужок зарастет. Кустарник на лугу, что камни на пашне — одно мученье. Вырвать надо с корнем, иначе от него не избавишься.
Легкое облачко ненадолго закрыло палящее солнце, потянул прохладный ветерок. Но вскоре тучка ушла и солнце опять стало припекать спину и шею. Хотелось сбросить с себя промокшую от пота рубаху, но попробуй, сними — заедят оводы. Откуда-то спереди время от времени доносился звон натачиваемой косы. Это, конечно, Хёкка-Хуотари. Его покос начинается сразу за покосом Пульки-Поавилы. Неужели он сам правит косу?
Удары бруска о лезвие косы перестали раздаваться, и вскоре из-за кустов появился Хёкка-Хуотари с косой на плече. За ним шла Иро, печальная и понурая.
— Бока-то не болят? — спросил Хуотари, подойдя к Поавиле. — Уж очень рьяно ты взялся.
— Косить — работа нетяжелая, — ответил Поавила. — Только маши косой да точи ее.
— От работы еще никто не разбогател, — сказал Хуотари. — Пойдем отдохнем, а то, гляди, грыжу наживешь.
Вид У Хуотари был пасмурный. Поавила понимал, почему Хуотари хмурится, но ничего не стал расспрашивать. Дело-то щепетильное.
Когда Пулька-Поавила с сыновьями пришел к избушке, Хуотари и Иро уже успели поесть. Хуотари торопился поужинать: ему не хотелось, чтобы сосед увидел, что они едят — у него в кошеле были еще харчи, привезенные Ховаттой из Кеми. А этот вопрос тоже был щепетильный…
— Ты косу мне не наточишь? — спросил Хуотари. — Я, черт, никак не научусь. — И он хихикнул.
— Ладно… наточу, — пообещал Поавила. Он облизал ложку и убрал ее в кошель.
— Ясная погода будет завтра… Сено будет сохнуть — только убирай, — говорил Хуотари, разглядывая вечернюю зарю. — Только бы ночью заморозок не пожаловал. Ячмень-то начинает наливаться.
Дым выгнал из избушки комаров и мошкару, воздух в ней сменился. Можно было ложиться спать. Птицы тоже замолчали, попрятались в гнезда.
Иро легла последней. Ей пришлось лечь рядом с Микки: больше места в избушке не было. Утомившийся за день мальчик сразу уснул. Вскоре захрапели и старики. Хуоти тоже сделал вид, что заснул. А Иро не спалось. Она протянула руку через Микки и осторожно дотронулась до Хуоти. Хуоти промычал что-то и повернулся на другой бок…
Косари проснулись раньше, чем защебетали птицы и, наскоро позавтракав, отправились на работу: по росе легче косить.
Солнце опять пекло вовсю. К полудню уже можно было убирать в сарай сено, скошенное накануне. Пока сносили первые копны в сарай, подошло время обедать.
В избушке косарей ожидал сюрприз. Кто-то побывал там, съел почти все их припасы, а на столе оставил загадочную записку. Хуоти прочитал ее вслух: «Спасибо за харчи. Не волнуйтесь, осенью рассчитаемся».
— Эмяс, — выругался Пулька-Поавила.
Он догадался, кто наведался в избушку. Крикку-Карппа рассказывал, что видел в лесу трех незнакомых мужчин. Шли они со стороны границы и направлялись в Вуоккиниеми. Эти гости тоже, конечно, держали путь на погост. Вдоль Ливоёки туда легко попасть: река впадает в озеро Куйтти неподалеку от села.
— Осенью обещают рассчитаться, — продолжал ворчать Поавила и на покосе. «Черти, что-то опять замышляют. Видно, новую избу и осенью не придется строить», — рассуждал он про себя.
Почему-то не работалось. Приходилось прямо-таки заставлять себя махать косой.
— Эмяс! — выругался Поавила, бросая косу. Сунув руку в штаны, он вытащил муравьишку. — И этот еще тут. Маленький, а… — заматерился он.
Хуоти отвернулся, с трудом сдерживая смех.
Вечером, после косьбы, он взял удочку и пошел на рыбалку. Может быть, удастся наловить хоть на уху. Неподалеку от избушки на излучине речки была быстрина, где прежде хорошо брал на мотыля хариус.
Иро тоже пришла на берег.
— Клюет?
— Нет, — ответил Хуоти, не поворачивая головы.
Иро села на кочку и вдруг, закрыв лицо руками, зарыдала.
— Не плачь, — сказал Хуоти. — Слезами тут не поможешь.
Иро вытерла слезы, тяжело поднялась и медленно пошла к избушке.
Рыбалка у Хуоти на сей раз была неудачная.
— Ну что ж, делать нечего, придется сходить за харчами, — сказал отец. И Хуоти отправился в деревню.
На следующий день к полудню он вернулся и принес в кошеле туес с творогом и мешочек ячменной муки.
— Старый Петри пропал куда-то, — сообщил он. — Еще позавчера. Пошел за лыком и не вернулся. Теппана ходил искать, но не нашел.
— Трудно в лесу человека найти, — сказал Хуотари задумчиво.
— Может быть, удар хватил, — предположил Поавила.
— Да, стар уж он был, — добавил Хуотари.
Больше они ничего не говорили о новости, принесенной Хуоти, но каждый про себя продолжал думать о судьбе Петри.
На обед Хуоти сварил болтушку из ячменной муки.
— Ешь кашу до дна, парень, а траву коси под корень, — учил Поавила за столом Микки.