Водораздел
Шрифт:
Так они питались кашей да морошкой, которая к тому времени начала поспевать.
— Мы соберем маме на гостинцы? — спросили ребята, когда они возвращались с покоса домой.
— Ну соберите, — разрешил отец.
Сам он тоже не удержался и присоединился к ребятам — очень уж соблазнительная была морошка. Все болото у тропинки прямо желтое. Ягоды крупные, сочные.
Скоро туес был полон. И наелись они так, что язык стало щипать. Затем вернулись на дорогу, вскинули кошели на спину и отправились дальше. Отец шел впереди тяжелыми шагами, Хуоти за ним, а последним трусил Микки.
Дома косарей ожидала натопленная баня. Они хорошо напарились. Хуоти и Микки тоже на этот раз парились по-настоящему, потому что иначе искусанные мошкарой руки и ноги будут страшно зудеть. А похлестаться свежим душистым веником — одно удовольствие.
Когда вернулись из бани, на столе их ожидала морошка с молоком и ячменные лепешки.
— Ешьте, мальчики, — угощала мать. — Да, а вы знаете? Ведь старого Петри так и не нашли.
— Умер, наверное, — сказал Поавила. — Уж много дней-то прошло.
Так думали о Петри и в деревне, о нем говорили уже в прошедшем времени.
— Умер, как медведь, — рассуждал Крикку-Карппа. — Подохшего медведя еще никто в лесу не видел. Куда-то хоронятся умирать.
— А смерть-то хоть легкая ли была? — гадала Паро.
— Да ведь он ничего плохого людям не делал, — сказала Доариэ. — У нас в деревне был один человек, знахарем Теро его звали…
Доариэ редко что-либо рассказывала, но иногда, когда речь заходила о смерти, о какой-нибудь болезни или о несчастье, она тоже вступала в разговор. И теперь она стала вспоминать, как у них в Костамукше умер знахарь Теро. Теро считался хорошим знахарем. Его приглашали на все свадьбы, поили, кормили. Не позовешь — не будет счастья в новом доме. И вот однажды не позвали на свадьбу. И получилось так, что первый ребенок умер, второй родился и тоже умер. Потом пришла пора помирать и самому знахарю. А смерть его не хочет брать. Все мучает и мучает. «Выдерните вон те две доски из потолка», — наконец, взмолился измученный Теро. Доски выдернули. Только после этого смерть перестала терзать его. Вот такой случай был у них в Костамукше.
— Не надо никому желать зла, — заключила Доариэ. — А то умирать будешь, мучиться будешь.
Теппана упросил односельчан еще раз отправиться на поиски отца. Хотя и был сенокос и время спешное, все же грех оставить человека на съедение медведям. Может быть, еще найдется Петри. И мужики пошли. Пулька-Поавила тоже пошел. Заодно он решил поглядеть, как его конь там, на выгоне, набирается сил. Но лошади на выгоне не оказалось. Все остальные были, а его не было. Забыв о том, ради чего он отправился в лес, Поавила стал бегать по лесу, разыскивая коня.
— Ну как? Нашел? — спросил Хуотари, когда Поавила вернулся в деревню.
Поавила лишь безнадежно махнул рукой.
— Умер он, — решил Хуотари.
— Неужто леший его забрал? — сказал Поавила, думая все о коне.
Так и не нашли старого Петри, хотя ходили его искать еще и в воскресенье, опять всей деревней.
А лошадь Поавилы нашлась. Кто-то рассказывал, что видел ее в Вуоккиниеми.
Пулька-Поавила пошел за конем, но вернулся в тот же день вечером и без коня. Доариэ не стала ничего расспрашивать, она и так видела, что они опять остались без лошади.
— Короткой была эта история, как песня рябчика, — промолвил Поавила и устало бросил шапку на скамью.
Оказалось, что лошадь принадлежала вуоккиниемскому богатею Онтсу Рийко. Пасясь в лесу, она вспомнила дорогу к старому дому и вернулась к своему хозяину.
— Еще и конокрадом обозвал, — ворчал Поавила. — И пуникки.
Прошлой осенью никто бы не осмелился так обозвать отрядовца. А теперь осмеливаются. «Видно там, на погосте, дуют уже другие ветры», — думал Пулька-Поавила, и это тревожило его, пожалуй, больше, чем потеря лошади.
Звук незнакомых шагов в сенях прервал его раздумья. В избу вошел молодой парень из отряда с черным чемоданом, следом за ним — высокий человек в гражданской одежде.
— Здравствуйте, — поздоровался гость по-русски.
— Здорово, — ответил Поавила.
— Он русский, — объяснил парень.
— Да и так видно, — сказал Поавила.
— Говорят, генерал.
— Генерал?! — удивился Поавила и уголком глаза взглянул на усталого гостя. «Наверное, генерал. Похож, но почему же он в гражданском? И чего ему надо здесь, в их глухой деревне?»
Генерал сказал что-то своему проводнику.
— Спрашивает, есть ли посты на границе, — перевел тот.
— Какие там, к черту, посты, — ответил Поавила. — Кому есть досуг во время сенокоса ходить в караул? И толку что? Все равно летом следов не видно.
— Он идет в Финляндию, — сказал переводчик. — Спрашивает, можно ли переночевать у вас?
Поавила заколебался.
— У нас клопов много. Ведь они ему спать не дадут.
Переводчик перевел ответ Поавилы. Генерал усмехнулся.
— Да ведь у Хилиппы господа всегда на ночлег останавливаются, — вмешалась Доариэ. — У них и горница есть…
Незнакомец извинился и отправился к Хилиппе.
Поавила лег спать, но генерал все не выходил из головы.
«Наверное, какой-то большой начальник, даже человека нанял нести чемодан. В Финляндию едет. К чему бы все это?» — размышлял он.
Перед тем как отправиться в путь, генерал-майор Марушевский встретился с Пронсоном.
Хотя дела на фронте пока шли успешно и передовые части белых были всего в шестидесяти километрах от Петрозаводска, полковник Пронсон нервничал: тревогу вызывало положение в самой Кеми, где ему все труднее становилось сохранять контроль над событиями. Сначала пришло известие о мятеже французских моряков в Одессе. Французы отказались отправиться на фронт. Итальянцы последовали их примеру. Их тоже пришлось отправить на родину. Из оккупационных войск оставались только британские части, но на них тоже нельзя было полагаться. Среди солдат распространялись листовки, в которых их призывали:
«Британские солдаты! Рабочие на вашей родине требуют вашего возвращения домой. Почему вы не возвращаетесь домой? Ни у кого нет права задерживать вас. Требуйте немедленной отправки домой».
Рабочие Англии потребовали, чтобы их сыновья и братья были возвращены из России на родину. В Лондонском Гайд-парке появилась новая трибуна, с которой почти каждый день повторялось требование: «Руки прочь от Советской России!» Профсоюз транспортников угрожал объявить забастовку, если солдаты не будут немедленно возвращены домой. Норвежские докеры отказались грузить углем английское судно, направлявшееся с военным снаряжением в Мурманск.