Водораздел
Шрифт:
— Что ты там пыхтишь, точно кошель плетешь? — спросила Доариэ, услышав сердитое кряхтенье мужа.
— Вот черти, как ссохлись, — пыхтел Поавила, пытаясь натянуть на ноги покоробившиеся пьексы.
Наконец ноги были втиснуты в пьексы. Поавила медленно поднялся, напялил треух, поглядел на потолок, словно прикидывая, сколько он еще продержится, и вышел напоить лошадь.
Мерин повернул голову на скрип дверей и тихо заржал. «Ишь ты, еще ржет старый», — усмехнулся Поавила и похлопал мерина по крупу.
Мерин был намного старше лошади Хёкки-Хуотари и вообще уступал той в бойкости, но после летнего нагула выглядел неплохо. Поавила только с началом жатвы привел его из леса. Целое лето мерин пасся на воле, гулял в лесу с колокольчиком на шее вместе с остальным табуном. Даже после всех осенних работ мерин ничуть не выглядел заезженным. «Так что бревна возить на нем можно… — думал Поавила, поддерживая коленом ведро с водой, в которое лошадь уткнулась мордой. — Только надо еще подождать… Пусть прояснится».
Позавтракав, Поавила взял топор, снял хомут с прибитого возле голбца деревянного гвоздя и вышел.
За речкой Поавила повернул коня на узкую тропу и поехал по молодому ельнику. Когда-то здесь росли и большие деревья, но теперь только кое-где стояли старые березы с шершавой, потрескавшейся корой. Их развесистые ветви были сплошь покрыты поблескивавшей от утренней зари изморозью. Утро было ясное и прозрачное, и Поавила уже издали разглядел тетеревов, рассевшихся на одной из берез. Впереди темнела покрытая ельником сопка. На самой вершине ее возвышалась вековая ель с оголенной верхушкой — сигнальная ель, на макушку которой во времена шведских набегов насаживали сноп соломы и поджигали его, чтобы предупредить жителей соседних деревень об опасности.
Мерин неторопливо тащился по направлению к этой ели, Поавила сидел, погрузившись в свои мысли, и только изредка понукал лошадь.
Доариэ не спросила Поавилу, куда он едет, она никогда не вмешивалась в его дела. Управившись со своими утренними делами, она собралась помолоть на ручном жернове ячмень, но увидела, что к ним идет Хилиппа. «Чего ему от нас надо?» — удивилась Доариэ.
— Мир дому сему, — поздоровался Хилиппа. — Давно я у вас не был.
— Милости просим, — ответила Доариэ, ставя берестяную коробку с ячменем на лавку.
— Молоть собралась?
— Да. Хочу кашу сварить на обед.
— Осенью смололи бы побольше на моей мельнице, так не надо было бы теперь каждый день крутить жернов.
Незадолго до падения самодержавия Хилиппа купил в Кеми новые жернова и построил мельницу. Мужики поначалу было воспротивились, потому что Хилиппа решил построить свою мельницу повыше того места, где стояла общинная мельница, но потом все же уступили: жернова общей мельницы совсем истерлись, а денег для приобретения новых у общины не было, да и большинство мужиков еще не вернулись с войны.
Доариэ молчала, словно не расслышала слов Хилиппы.
— Уж больно твой Поавила гордым стал… — продолжал Хилиппа. — Где он?
— Да, кажется, бревна поехал рубить.
— Значит, в лес уехал… А у меня к нему дело. Ладно, потом зайду, — сказал Хилиппа и ушел.
Доариэ ошибалась. Поавила поехал заготовлять не бревна для новой избы, а хвою на подстилку скоту. На санях была уже большая куча густых темно-зеленых веток. Снегу в лесу было немного и Поавила решил, что мерин потянет и побольше воз. Свалив еще одну ель, он начал обрубать ее.
— Бог в помощь! — вдруг раздался возглас за спиной.
Поавила вздрогнул.
— Фу, леший, как напугал! — проговорил он, увидев Крикку-Карппу.
— Руби, руби, не бойся, — захихикал лесник, — меня и раньше бояться не надо было, а теперь и подавно. Мне ведь отставку дали.
Он бросил кошель и снял с плеча старый дробовик.
— С охоты? — спросил Поавила.
— Уж как говорится, коли на месте сидеть будешь, ни зверя, ни рыбы не добудешь. Ходил лисьи капканы проверять.
— А кошель-то, вижу, пустой.
— Красной лисе и цена красна, на нее стоит охотиться, если даже и не поймаешь ее, — отшутился Крикку-Карппа и, присев на поваленное дерево, начал свертывать цигарку. — Закуривай.
Поавила тоже сел покурить.
— А ты так и не начал бревна рубить? — заметил Карппа. — Все только грозишься.
— Успеется, — уклончиво ответил Поавила.
— Все же думаю, надо бы не терять времени, пока власти никакой нет, — советовал лесник. — А то, гляди, строгие законы насчет леса установят…
Поавила взглянул на лесника. Не коммунистов ли тот имеет в виду?
— Утром Хилиппа заходил. Говорит, скоро лес понадобится — с Финляндией, мол, будем торговать. А мне сказал, чтобы я лисиц больше добывал.
Поавила хмурился и молчал.
— Хилиппа говорил, что вечером к нему гости пожаловали из-за границы, — продолжал Карппа.
— Слышал, — буркнул Поавила.
— Да, лес всегда карела кормил, — помолчав, заговорил Крикку-Карппа. — Все ведь испокон веков карел берет оттуда. Крыша над головой — оттуда, лапти на ногах — оттуда, кошель за спиной — тоже, и ложка, и хлеб в голодный год оттуда. И последнюю домовину, чтоб в землю лечь, тоже оттуда берем.
— Да, а когда враги приходят, то и приют в лесу находим, — добавил Поавила, взял топор и начал яростно обрубать сучья.
Крикку-Карппа вскинул кошель за плечи и направился к деревне.
Вскоре Поавила с возом хвои приехал домой. На дворе его встретили жена и Микки. Доариэ сразу сообщила, что заходил Хилиппа.
— Видно, насчет долга. Ведь мы ему за семена должны, — предположил Поавила, разгружая воз.
— Да нет, очень уж добрый он был, — не согласилась Доариэ. — Чего, говорит, на моей мельнице зерно не смололи…