Водораздел
Шрифт:
Один за другим стали собираться мужики. Правда, в класс они не вошли, а толпились в передней, курили и тихо разговаривали между собой.
— Чтоб такое брюхо отрастить, надо жрать не меньше лошади, — шепнул Поавила, показывая на толстопузого Сергеева.
В молодости Сергеев работал мастером на пивоваренном заводе в Каяни. Парень он был предприимчивый, и у него ни одна капля пива не пропадала даром. Если уж случалось, что из бочки капало пиво, то у него всегда было наготове ведро. Когда он впоследствии основал вместе со своей женой собственный магазин, немало удивленный его быстрым обогащением хозяин пивоварни пришел к нему и полюбопытствовал, как это Сергееву удалось за короткое время приобрести такое состояние. «Так всегда же из чана немного капает…» — с невинным видом пояснил Сергеев… «Да, здорово, видать, капало!» — удивлялся бывший хозяин. Пулька-Поавила слышал эту историю от своих товарищей-коробейников.
— Что же вы в дверях встали? Заходите смелее, — обратился к мужикам Сергеев.
Мужики вошли в класс и стали рассаживаться за тесные скрипучие парты.
— Ну, как нынче птица ловится? — спросил Сергеев, стараясь вести себя непринужденно, как земляк с земляками.
Мужики переглянулись. Вопрос был задан всем, и никто поэтому не ответил. Видя, что мужики молчат, Хилиппа взглянул на Сергеева и предложил начать собрание.
Сергеев кивнул ему своей яйцеподобной головой, погладил седеющий клинышек бородки и кашлянул в носовой платок.
— Многоуважаемые земляки! — начал он. — Я имею честь приветствовать вас от имени Союза беломорских карелов. Настало время, о котором мечтали зачинатели нашего движения за национальное возрождение… Проклятое самодержавие в России свергнуто.
Поавила слушал, уставившись в одну точку на крышке парты.
— …Новое правительство России обещало предоставить всем народам право на самоопределение, — Сергеев многозначительно кашлянул. — Мы, многострадальный карельский народ, тоже должны воспользоваться этой милостью божьей и отделиться от России, угнетавшей нас на протяжении многих веков.
Поавила смотрел на парту, углубившись в свои мысли. Словно издали до него долетали странные слова. «Многовековой гнет… право на отделение… самоуправление… народы-соплеменники…» Он, Поавила, тоже отделился от брата. И притом они чуть не подрались! А зачем? А что сказал бы обо всем этом учитель? Или Михаил Андреевич? «Право на отделение… свобода…» Поавила очнулся от своих мыслей, услышав голос Хилиппы:
— Кто хочет что-нибудь сказать?
Саарио сидел за столом, внимательно разглядывая собравшихся мужиков. В руках у него был блокнот, в который он заносил свои этнографические наблюдения, а также описания пригодных для движения дорог и мостов беломорской Карелии, заметки о лицах, заслуживающих внимания…
— Неужели никто не хочет выступить? — спросил Хилиппа и посмотрел на Поавилу.
Поавила молчал. Его внимание вдруг привлек Саарио, очень похожий на того ленсмана, который отобрал у него короб с товарами. Такие же длинные руки, узкое лицо…
Хилиппа с виноватым выражением на лице обратился к гостям:
— Вы уж не обижайтесь. Мужики просто не смеют… Вы же знаете, под каким ярмом жили карелы. Вот Поавиле тоже два года…
— Я и сам о себе могу сказать, — прервал его Поавила.
Хилиппа замолчал. Но видя, что Поавила больше ничего сказать не собирается, опять продолжил, обращаясь уже ко всему собранию:
— К чему нам вспоминать старые обиды и хранить в душе зло друг к другу в такое время? Мы, карелы, должны быть едиными и забыть былые распри. Ведь неразумно было бы, скажем, нам с Поавилой начать делить нашу общую ригу, которую наши отцы вместе построили…
— Что это я тебе в зубах завяз? — засмеялся Поавила и отошел к двери, чтобы покурить.
С места поднялся Хёкка-Хуотари.
— Народ мы темный, неграмотный, — заговорил он. — В политике не горазды… Но ведь…
Он хотел сказать, что у карелов и русских одна вера, но, услышав в передней голос своей жены, вдруг сник и быстро сел.
— Кх, кх! — захрипел Срамппа-Самппа.
— Пожалуйста! — Саарио решил, что старик просит слова.
— Я… того… спросить у гостей хотел… — Старик сощурил свои подслеповатые глаза. — А махорка в Финляндии растет?
Раздался дружный хохот. Хилиппа постучал костяшками пальцев по столу. Мужики притихли и, посмеиваясь, начали переглядываться. Глядя на загадочно ухмылявшихся мужиков, Саарио почувствовал себя неловко и решил, что фотографировать эти чужие ему физиономии он не будет, хотя и обещал Хилиппе…
В передней тоже похихикивали. Там собрались деревенские парни и девушки, которым Ханнес пообещал, что после собрания будет игрище. Однако жена учителя воспротивилась тому, чтобы в школе устраивались танцы.
— И тебе не стыдно! Игрище в школе! — срамила она Ханнеса.
Ребята стали ее уговаривать.
Хуоти вышел на крыльцо. Начало темнеть.
— Что же ты тут прячешься? — спросил Хуоти, заметив стоявшую у стены Наталию. — Пойдем на танцы, — и он потянул девушку за окоченевшую руку.
— Пусти, ну, пусти же… Там…
В дверях появился Ханнес.
— Иди-ка сюда.
Он отозвал Хуоти в сторонку и, подмигнув, кивнул на Наталию и показал глазами на баню, стоявшую неподалеку от школы. По выражению конопатого лица Ханнеса и по ухмылке в его бесцветных глазах Хуоти понял, на что тот намекает.
— Не веришь? Она и мне…
У Хуоти в груди закипело. Он видел только неестественно оттопыренные большие, как лопухи, уши, противно расплывшийся в наглой ухмылке рот и, не дав Ханнесу договорить, с размаху двинул его по уху. Ханнес был сильнее Хуоти и вполне сладил бы с ним в драке. Но он почему-то в драку не полез, а только моргал глазами, потирая ухо. Видимо, он не ожидал; что дело повернется таким образом, и растерялся.
Из школы начал выходить народ, и Хилиппа, видевший, как Хуоти дал его сыну по уху, буркнул, проходя, Ханнесу:
— Марш домой, тоже мне… забияка.
И, что-то бормоча под нос, он пошагал к своей избе.
Сергеев и Саарио пошли следом, оба хмурые и разочарованные: в этой таежной деревеньке их встретили совсем не так радушно, как на празднике соплеменников в Ухте.
— Ишь, воротник для шубы захотели. Лисицу им подавай… — усмехнулся Поавила и кивнул в темноту вслед удаляющимся гостям. — Так что топай завтра опять проверять свои капканы. Ведь красной лисе и цена красна… — подшучивал он над Крикку-Карппой.