Водораздел
Шрифт:
— Пекка!
Он увидел в толпе своего бывшего ученика. Года два он не встречал никого из Пирттиярви и теперь пожимал огрубевшую, по-мужски крепкую руку паренька с радостным чувством, словно встретил родного человека.
— А ты как здесь оказался? — спросил Степан Николаевич.
— Да вот на стройке работаю. Подсобным рабочим, — чуть смутившись, ответил Пекка.
— А как там дома?
— Да живы-здоровы были, когда я уезжал. Я уже год как из дому. На прошлой неделе Теппана тоже вернулся с фронта. Я его встретил вот так же на станции.
Заметив, что Тизенхаузен ждет его, Степан Николаевич заторопился.
— Ты где живешь?
— Вон там, в пятом бараке, — показал Пекка на строение, темневшее за железной дорогой. — Его легко найти.
— Если успею, зайду. Потом поговорим.
Степан Николаевич похлопал Пекку по плечу и направился к ждавшему его Тизенхаузену. Идти к Тизенхаузену не хотелось, но раз пообещал, то так уж и быть…
Два закутанных в тулупы извозчика прохаживались у здания вокзала, похлопывая рукавицами.
— Ваше благородие! — обратился один из них к Тизенхаузену, узнав его. — Прошу в сани.
Тизенхаузен улыбнулся. Повеяло чем-то знакомым, напоминавшим о былом.
— Пожалуйста, прапорщик!
Тизенхаузен широким жестом показал на сани, покрытые меховой полстью.
Заскрипев на снегу, сани тронулись.
— Знакомого встретили? — спросил Тизенхаузен.
— Да. Бывшего ученика.
Очевидно, Тизенхаузену не понравилось, что Степан Николаевич остановился поговорить с Пеккой, и всю дорогу он упорно молчал. Лишь на главной улице города, когда проезжали мимо небольшого строения с железными решетками на окнах, он вдруг сказал:
— Арестантская.
Раньше Степан Николаевич не обращал особого внимания на это здание. Сейчас, обернувшись, он с интересом стал разглядывать черневшую в темноте уездную тюрьму, в которой когда-то вместе с Пулькой-Поавилой сидел его фронтовой товарищ.
Рядом с арестантской стояла гостиница. С нижнего этажа ее, из трактира, доносились звуки граммофона. Грустная мелодия вальса снова всколыхнула в душе Тизенхаузена воспоминания о былых временах, и он, попросив извозчика ехать побыстрее, стал насвистывать ее мотив.
Сани остановились у одноэтажного желтого домика. Тизенхаузен расплатился с извозчиком и постучал в ворота. На дворе зарычала собака.
— Лорд, Лорд! — окликнул Тизенхаузен. — Это я. Не узнаешь хозяина, бродяга?
Им долго не открывали.
Неожиданный стук в ворота застал врасплох миловидную, еще молодую хозяйку дома, у которой в гостиной за накрытым столом сидели гости. Среди них был и владелец лесозавода из Сороки англичанин Стюарт. Он только что побывал на приеме у британского консула в Кеми и пришел на пирушку довольно взвинченным.
— Если ничего не изменится, я обращусь за помощью в посольство Великобритании в Петрограде. Или сожгу завод… — возбужденно грозился Стюарт.
Стюарт был полон негодования. Пытаясь заставить забастовавших рабочих приняться за погрузку корабля, пришедшего за пиломатериалами из Англии, он объявил локаут, но рабочие в ответ пригрозили, что вывезут его с территории завода на тачке.
— Успокойтесь! — уговаривала Стюарта хозяйка, наполняя его бокал. — Лучше выпейте.
— У вас изумительные руки, Мария Федоровна! — шепнул Стюарт, схватив хозяйку за руку, на которой поблескивал перстень с дорогим камнем.
— Ой! — перепугалась Мария Федоровна, услышав стук в ворота и собачий лай. — Кто же это?
Вырвав руку, она побежала открывать.
— Гриша, дорогой! Наконец-то… Как ты вырвался оттуда? — бросилась она к мужу.
Тизенхаузен представил ей своего спутника:
— Мой попутчик, прапорщик Попов… Мария Федоровна, моя жена. Надеюсь, у нас найдется место для гостя?
— Разумеется. Милости просим! — засуетилась Мария Федоровна. — Гришенька, как я тебя ждала! Слава богу!
Заглянув в гостиную, Тизенхаузен остолбенел:
— Что это значит?
Не дав ему опомниться, жена увела его в спальню.
Степан Николаевич остался в растерянности стоять у входа. Ему было неловко как за себя, так и за попутчика. Но тут из спальни вышел Тизенхаузен — его словно подменили.
— С приездом, Григорий Оттович! — бросились здороваться с ним гости, словно старые знакомые. — Очень кстати прибыли… У Марии Федоровны день рождения.
— Да, да, — подхватила хозяйка. — Неужели ты забыл?. Мне сегодня исполнилось тридцать три. Подумать только! Тридцать три! — И она вздохнула. — А ты даже не поцеловал меня.
— Голубушка ты моя! — улыбнулся Тизенхаузен и чмокнул жену в щеку.
Тизенхаузен вернулся в прихожую и снял шинель. Вытащив из кармана шинели пистолет, он положил его на полку рядом с альбомом. Он словно хотел подчеркнуть, насколько уверенно он чувствует себя в Кеми.
— Эта штука может еще пригодиться, — сказал он, испытующе взглянув на Степана Николаевича.
Степан Николаевич нахмурился.
— Почему вы не раздеваетесь? — кокетливо спросила его хозяйка. — Снимайте шинель. Выпьете рюмочку за мое здоровье. Да?
— Благодарю вас. Я, по-видимому, здесь незваный гость, — вежливо отказался Степан Николаевич.
— Вы обидите меня своим отказом, — жеманно заворковала хозяйка. — Я вас прошу… один бокал… за меня…
— Извините, я не пью. Прошу простить меня за беспокойство…
Тизенхаузен вышел проводить Степана Николаевича.
— Напрасно вы пошли за большевиками, — сказал он на крыльце. — Вы же офицер.
— Пороховой дым вылечил меня, а вас, как вижу, нет, — ответил Степан Николаевич.