Водораздел
Шрифт:
Вейкко решил задержаться на несколько дней в деревне, чтобы помочь Пульке-Поавиле заготовить бревна для новой избы.
Он и рассказал о том, что делается в Финляндии.
Выходившая в Тампере буржуазная газета «Аамулехти» писала в номере от 6 января 1918 года:
«В подарок на Новый год мы получили радостную весть о том, что правительство, стоящее ныне у власти в России, признало самостоятельность Финляндии. Зная, какую власть имеют Советы в России, мы можем только с величайшим удовлетворением отметить значение этого нового шага на нашем пути к самостоятельности».
Однако в то же время, уже начиная с осени, военный центр шюцкора готовился к «решающим мероприятиям» под тем предлогом, что якобы находящиеся в Финляндии русские войска вмешиваются во внутренние дела страны, якобы Советская Россия намерена захватить Финляндию. Этот фальшивый козырь вдруг чуть было не вылетел из рук белых: 27 января 1918 года командир расквартированного в Финляндии 42-го корпуса генерал Надежный телеграфировал всем войскам, находившимся в его распоряжении:
«В Финляндии ожидаются крупные события. Необходимо соблюдать строгий нейтралитет в случае гражданской войны между финнами…»
Эта телеграмма смешала карты сенаторов в Хельсинки. Маннергейм уже за два дня до этого перебрался из столицы в Сейняёки, чтобы руководить мобилизацией и военными действиями отрядов шюцкора. Но в последний момент, когда все уже было готово к выступлению, из Хельсинки пришла шифрованная телеграмма, в которой предлагалось отложить начало выступления, поскольку Россия обязалась не вмешиваться в дела Финляндии. Никому не показав телеграмму, Маннергейм положил ее в карман и, вызвав к себе начальника штаба, продиктовал как главнокомандующий белыми войсками в Финляндии свой первый приказ:
«Для разоружения русских гарнизонов Ваасы, Лапуа, Юлистаро, Илмаёки, приказываю…»
Фронт, проходивший севернее Тампере от Ботнического залива до реки Вуоксы, разделил страну на две части — на промышленный юг, где у власти были красные, и крестьянский север, где хозяйничали белые. В Сейняёки, где находилась ставка белых, кроме большого родового поместья, сохранившегося со времен шведского владычества, имелись пороховой и пивоваренный заводы и, главное, был железнодорожный узел, связывающий север страны с обоими флангами фронта. На одном из путей этого узла, в так называемом «ваасовском тупике», стоял пассажирский состав, обнесенный колючей проволокой. В этом поезде Маннергейм принял главу белого правительства Финляндии Свинхувуда, которому в конце января, когда началось революционное восстание в Хельсинки, удалось сбежать из столицы и через Таллин пробраться в Германию. Всего несколько дней назад Свинхувуд вернулся на родину.
— Скоро мы получим надежную помощь, — сообщил в беседе с Маннергеймом Свинхувуд и внимательно посмотрел на него, наблюдая, какое впечатление произвело это сообщение на главнокомандующего. — Фон дер Гольц высадит десант в Ханко…
Уже в начале войны активисты финского националистического движения возложили свои надежды на победу кайзеровской Германии над Россией. В этих целях они добывали для немцев шпионские сведения о русских гарнизонах и военно-морских силах, расположенных в Финляндии. Они уже тогда обратились к Германии с просьбой предпринять наступление на Петроград через Финляндию. Министры и генералы Вильгельма II, разумеется, имея в виду свои цели, охотно поддерживали антирусские устремления финской буржуазии, мечтавших о создании своей великой державы, и наступление на Петроград через Финляндию было бы предпринято, если бы этому не помешало вторжение брусиловской армии в Галицию в 1916 году, затем поражение германских войск на Марне. Но немцы не отказались от своих намерений; наоборот, чтобы осуществить свои далеко идущие захватнические планы, они, уповая на мечтавших о Великой Финляндии активистов, организовали в Локштадте военное обучение финских егерей и уже осенью 1917 года доставили действовавшим в Финляндии под видом «пожарных дружин» и «спортивных обществ» отрядам шюцкора 72 520 винтовок, 4 360 000 патронов, 220 пулеметов, 40 орудий и 4 самолета… Однако этой помощи оказалось недостаточно. В Берлине Свинхувуд договорился с Гинденбургом даже о сроках высадки немцев в Финляндии. Для Маннергейма сообщение главы правительства было полной неожиданностью. Он ничего не знал об этой затее сенаторов. Они не соизволили даже посоветоваться с ним! Главнокомандующий был оскорблен.
— Я три года с оружием в руках воевал на стороне союзников…
— Но теперь вы снова на родине, — заметил Свинхувуд, взывая к патриотическим чувствам Маннергейма. — Теперь вы, слава богу, гражданин Финляндии.
Он знал, что когда Маннергейм неожиданно появился в Хельсинки, в кармане у него лежал финский паспорт, которым они снабдили его через финское консульство в Петрограде.
— Я прежде всего солдат, — заявил Маннергейм, выпятив грудь. — Я скорее сложу с себя полномочия главнокомандующего, чем буду выполнять приказания тех, с кем сражался с оружием в руках, — пригрозил он.
Но это было сказано таким тоном, что Свинхувуд усмехнулся про себя. В то же время он с опаской подумал, что если слишком уязвить самолюбие чванливого генерала, потерявшего привязанность к своей родине, пожалуй, он и в самом деле сложит с себя полномочия главнокомандующего. «Боже упаси! А кем его заменить?» И Свинхувуд продолжал:
— Вы забываете, что союзники уже не те, что были в начале войны. В Берлине я слышал, что военные министры союзных государств недавно встречались в Париже и обсуждали русский вопрос. Вы, конечно, понимаете, в каком аспекте. Во всяком случае, речь шла не о помощи большевикам…
Маннергейм молчал.
— …Кроме того, учтите, что немцы придут с согласия Троцкого. Он дал на это согласие в Бресте…
Маннергейм по-прежнему молчал. Он вспомнил свой разговор с французским военным атташе генералом Нисселем, с которым встретился в Петрограде, возвращаясь с румынского фронта в Финляндию. Он попросил Нисселя узнать, не сможет ли Франция передать Финляндии часть своего оружия и военных материалов, которые она имеет в Мурманске. От Нисселя до сих пор не последовало ответа. В то же время немцы готовы помочь, хотя сами находятся на грани катастрофы. Будучи человеком военным, Маннергейм был почти уверен, что Германия проиграет войну. Чем это обернется для финнов, если они примут помощь от немцев? Но, с другой стороны, положение на фронте под Тампере крайне опасное.
— Что лучше — то, что большевики захватят власть в Финляндии, или то, что… Без помощи немцев мы вряд ли справимся с красными.
— Да, это верно, — наконец, ответил Маннергейм.
Свинхувуд одобрительно кивнул головой.
— Нам придется как-то компенсировать Германии помощь, оказанную нам в столь тяжелый час… — продолжал он. — Вы, конечно, понимаете, что марки для этой цели не годятся. Гинденбург обещал нам помощь в присоединении Восточной Карелии к Финляндии.
С главнокомандующим можно было говорить откровенно. И Свинхувуд был откровенен. В конечном счете, все их разногласия были вещью весьма второстепенной по сравнению с тем, что объединяло их перед лицом событий, грозивших перевернуть весь этот благословенный господом богом порядок в мире. В жилах честолюбивого генерала заговорила кровь авантюриста, и ему было уже мало того, что во всей Финляндии, может быть в каких-нибудь двадцати километрах от места их беседы, лилась кровь финских рабочих и торппарей, искавших справедливости.
— Да, Восточную Карелию следует превратить в кордон против красной опасности, — решительно сказал Маннергейм, взглянув на висевшую на стене вагона карту.
Свинхувуд поднялся с места.
— Будет непростительно, если мы не сделаем это именно теперь, когда немцы прорываются через Псков к красному Петрограду, когда большевистский режим вот-вот рухнет…
На столе салон-вагона появилось ароматное кофе.
— Вчера у меня были три беломорских карела, — рассказывал Свинхувуд, отпивая маленькими глотками кофе. — В настоящих финских пьексах с загнутыми носками.