Водораздел
Шрифт:
— О нет, — возразил Кремнев и, не договорив, опять закашлялся.
— Сходил бы ты к врачу, — посоветовал ему Закис.
— Ничего, пройдет, — отмахнулся Кремнев.
— До осени, а там снова… — Закис участливо посмотрел на Кремнева и решил про себя, что сегодня же пошлет Гавриила Викторовича, послушать его легкие.
— Давайте пойдем все ко мне, — предложил Кремнев, когда они дошли до угла, где им нужно было разойтись. — Верочка угостит нас чаем.
По правде говоря, Закису было некогда, его ждали в депо неотложные дела, но отказаться от приглашения Александра Алексеевича он не мог. Тем более что до дома Кремнева было рукой подать.
Когда они вошли, Вера и Пантелеймон, успевший вернуться с заседания исполкома раньше их, растерянно замолчали. Кремнев догадался, что речь у дочери и зятя шла о нем, о том, что его освободили…
— Фрицис Эдуардович моложе, здоровее и… беспощаднее, — сказал Кремнев. — А мне дай бог справиться хотя бы с обязанностями его заместителя. Знакомьтесь, моя дочь Вера, — представил он дочь Донову.
Донов немного смутился. Как-то так получилось, что он не бывал у Кремнева дома и не был знаком с его дочерью. А его дочь оказалась той самой барышней, которую они с Емельяном видели на станции и бесцеремонно разглядывали, думая о ней бог знает что.
— А я вас где-то видела, — с лукавой улыбкой сказала Вера Донову. — И папа о вас рассказывал.
— Верочка, будь добра, приготовь нам чайку, — попросил Кремнев, ища что-то на книжной полке.
— А чай уже готов. Сейчас я накрою на стол.
И Вера поспешила на кухню.
Нежным и в то же время печальным взглядом Донов посмотрел вслед Вере. Совсем недавно точно так же бегала на кухню его Соня. Вера чем-то была похожа на Соню. Такие же темные волосы, убранные в пучок, белая блузка и темно-синяя юбка. Соня тоже любила носить белую блузку с темно-синей юбкой.
— Нашел! — Кремнев вытащил тоненькую брошюрку, отпечатанную гектографом на папиросной бумаге. — Смотрите, что здесь сказано…
Закис впервые видел эту брошюру, в которой в качестве одного из программных пунктов партии выдвигалось требование отмены смертной казни. Закис даже не нашелся сразу, что сказать, и, пожав плечами, взглянул на Донова. Донов тоже молчал, что-то неторопливо обдумывая.
— Все течет, все изменяется, — произнес он наконец. — То, что вчера было правильным, сегодня может быть неверным… После того как рабочие и солдаты взяли штурмом Зимний, все переменилось. И теперь ко всему нужно подходить по-новому.
Закис и Кремнев еще в годы ссылки, когда они изредка собирались все вместе, со вниманием выслушивали суждения Донова. Рассудительный и вдумчивый, непоколебимо преданный марксизму, Михаил Андреевич пользовался большим уважением среди ссыльных.
— В том-то вся и трудность, — вздохнул Кремнев. — Раньше мы протестовали и требовали, а теперь мы должны отстаивать и проводить в жизнь. А защищать что-либо и проводить в жизнь всегда труднее, чем отрицать и требовать. Прошу к столу!
— Это правда, — согласился Закис, садясь за стол.
— На днях в уездном суде произошел забавный случай, — рассказывал Кремнев. — Председателем суда у нас теперь один из наших, бывший матрос. И вот в суде разбирается дело об антисоветской клевете. Обвиняемый, как положено, нашел себе защитника. И защитник, разумеется, защищает своего подзащитного. Он выражает в своей речи удивление: за что же, дескать, этого гражданина судить? Разве это преступление, если он сказал, что большевики ограбили его, отобрав у него рыболовное судно? Ведь так дело и обстояло, никакого возмещения за судно он не получил. Тут матрос прерывает адвоката и объявляет: за клевету на советскую власть адвокат приговаривается к двум суткам ареста. И отправляет адвоката в тюрьму.
— Молодец! — засмеялся Донов.
— О господи! — воскликнула вдруг Вера, выливавшая остатки чая в горшок с миртом. — Зацвел!
Донов и Закис вопросительно смотрели на Веру, не понимая, почему она так встревожилась.
— Ну, Верочка, — пожурил ее с улыбкой отец. — Ты такая же суеверная, как и мать-покойница. Во всякую ерунду веришь.
Вера не была такой суеверной, как мать, но все-таки примета, что мирт цветет, предвещая смерть в доме, не могла не вспомниться ей.
Пантелеймон чай не пил. Он сидел у открытого окна за письменным столом, перелистывая протоколы уездного съезда Советов. Он сам, в качестве секретаря съезда, вел эти протоколы и теперь собирался привести их в порядок. Рана Пантелеймона уже зажила, однако он был еще худ и бледен. Когда Вера смотрела на него, у нее щемило сердце так же, как и при виде больного отца. И вообще в последнее время какая-то непонятная тревога не покидала ее. Было страшно и за отца и за мужа. Всякие слухи, переполнявшие город, вызывали в сердце предчувствие беды.
Вера подошла к Пантелеймону и взъерошила рукой его длинные волосы.
— Хватит тебе работать, — сказала она и, отобрав у него бумаги, стала перекладывать их на подоконник. Из окна она увидела Теппану с каким-то незнакомым мужчиной в военной форме. — Степан Петрович с кем-то идет.
— О, да мы в удачное время пришли, — улыбнулся Теппана, имея в виду не то, что они попали на чаепитие, а то, что застали в сборе чуть ли не все уездное начальство.
— Прошу к столу! — пригласил Александр Алексеевич. — Верочка, принеси еще два стакана.
— Да нет, не надо, я просто так, — начал было отказываться Теппана, но за стол им все же пришлось сесть. За чаем Теппана рассказал, по какому делу они пришли.
— Одного желания в таком деле мало, — задумчиво сказал Кремнев. — Нужны люди, притом имеющие военную подготовку.
— Люди найдутся, — заверил его Теппана. — На Мурманке работают сотни карел. Командиры тоже найдутся. Вот, к примеру, Ховатта…
И Теппана показал на своего спутника. Члены исполкома испытующе посмотрели на Ховатту.
— Он на фронте был взводным, — пояснил Теппана.
— Но ведь это не шуточное дело — совершить рейд за многие сотни верст, да еще по местам, где можно передвигаться лишь на лодках по порожистым рекам, — заметил Кремнев.
— Да это не только наша идея, — вступил в разговор Ховатта. Он достал из кармана какую-то бумагу и протянул ее Кремневу. — Взгляните, что пишут венехъярвцы.
Ховатта рассказал, что утром они с Теппаной встретили знакомого мужика из Венехъярви. Он пришел-в Кемь с письмом от жителей своей деревни. Мужики Венехъярви провели в лесу тайное собрание и даже составили протокол, в котором обращались к красногвардейцам Кеми с просьбой помочь им изгнать из родных мест белофинских захватчиков. Венехъярвец, встретив знакомых, передал письмо им: за много дней пути по глухим лесам он так сбил ноги, что уже не мог сам идти в исполком и остался отдыхать в бараке.