Водораздел
Шрифт:
Петя Кузовлев и Маша стояли перед алтарем, слушая тихий голос старенького седобородого священника, читавшего что-то из евангелия. Они давно уже хотели повенчаться, много раз говорили об этом, да все не могли собраться. У Пети находились все время какие-то причины. То он говорил, что ему неудобно, мол, товарищи в депо над ним смеются, то у него оказывалась срочная работа. Так изо дня в день венчание все откладывалось. Сегодня утром, когда все было решено, Петя вдруг сказал:
— Машенька, может, не надо… Я же красногвардеец. Кто знает, что еще будет…
Он задумчиво смотрел на Машу. В самом деле, что ждет их впереди? Позапрошлой ночью на станции неожиданно появились англичане. В обращении, расклеенном на стенах пристанционных бараков, говорилось:
«Союзники пришли сюда не с враждебными намерениями, а с целью помочь союзной стране, поставленной на грань анархии и страдающей от голода, в общей борьбе против немецких и финских захватчиков…»
Но можно ли этому верить?
— Ты не любишь меня, — заплакала Маша. — Чего ты боишься? Ведь никого они не трогают… И Совет, как был, так и есть…
И вот они, празднично одетые, серьезные, стоят перед алтарем.
Священник закрыл библию и подошел к молодой паре:
— Любишь ли ты, дочь моя, раба божьего, который волей божьей станет твоим мужем?
— Люблю, — тихо ответила Маша.
Молодой псаломщик дал ей свечку и зажег ее.
— А ты, сын мой, любишь ли рабу божию, которая по воле божьей станет твоей женой?
— Люблю.
Пете тоже дали свечку.
Пекка и Матрена стояли в первом ряду немногочисленной публики, собравшейся поглазеть на венчание. Матрена с восхищением разглядывала сверкавшие позолотой иконы, вышитые золотом одеяния священника, подвенечное платье Маши, но когда зажгли свечки, все ее внимание сосредоточилось на них. Чья свеча раньше потухнет? Священник что-то опять говорил, но до ее слуха доходили лишь отдельные слова: «…хрупкий сосуд… прелюбодеяние…»
Пекка тоже не слушал проповедь. Он с тревогой думал о последнем событии, о приходе англичан.
И здесь, в церкви, было несколько солдат в желто-зеленых мундирах, в фуражках с зеленой кокардой, похожей на лист клевера. Зашли, видно, из любопытства. Некоторые из них, обнажив головы, крестились, как крестятся православные; другие громко переговаривались на своем языке и смеялись.
Вчера на собрании рабочих один английский лейтенант, говоривший по-фински, — наверное финн: Пекка слышал, что его называли Мартином, — так этот Мартин заверял: «Мы — ваши друзья. Как только наша помощь станет ненужной, мы уйдем». Ишь, друзья… Пекка враждебно покосился на шумевших солдат. Потом с беспокойством стал думать о Теппане, который куда-то отправился с одним венехъярвцем и даже не сказал, куда…
— …Тот, кто не любит, не познает бога, ибо бог есть любовь, — донесся до него мерный, спокойный голос попа, словно призывающий отрешиться от земных забот. — Да благословится…
Что благословится, Пекка не услышал.
Где-то совсем рядом, за стеной собора, раздались выстрелы. Матрена вцепилась в его руку. Женщины в церкви заметались, заохали, запричитали. Иностранные солдаты бросились к выходу, за ними повалил и остальной народ.
Когда они все четверо выбежали на паперть, ясный летний воздух разорвало оглушительным залпом. Девушки вскрикнули и зажали уши.
Весь берег за собором был заполнен вооруженными солдатами в зелено-желтых мундирах. Со двора собора не было видно, что происходит на берегу.
Мимо них пробежала какая-то старая женщина, прижав к груди вцепившегося в нее плачущего ребенка.
— Ироды! О господи… — причитала она.
— Разойдись! Что вы тут торчите? — раздался сердитый окрик. — Или захотелось в компанию с товарищами?
— Тизенхаузен! — Кузовлев узнал в этом офицере, одетом в английский мундир, того капитана, в доме которого они с Пеккой делали обыск. — Отыскался… Отомстит он нам теперь…
— Уйдем скорей, — тянула Матрена Пекку.
Перебегая через улицу, они увидели возле здания исполкома, стоявшего напротив собора, торопливо шагавшего Донова. Кузовлев сразу заметил, что на поясе у Донова нет кобуры с наганом. Пекка и Петя прибавили ходу. Девушки едва поспевали за ними.
— Михаил Андреевич!
Донов оглянулся и резко остановился. Но что это с ним?
— Кремнева и Закиса убили… Взяли прямо с исполкома. А сейчас — Машева… — проговорил Михаил Андреевич не своим голосом.
Все потрясенно молчали. Так вот что это за выстрелы были сейчас там, у собора…
Отправив девушек к Вере, Пекка и Кузовлев пошли с Доновым на станцию. По дороге им то и дело встречались иностранные солдаты, шедшие и группами и в одиночку. Некоторые, видимо из славяно-британского легиона, спрашивали по-русски, как пройти к трактиру. Мимо них прошагал и тот английский лейтенант, который говорил на собрании по-фински.
— Вчера этот сладко пел, — буркнул Пекка, бросив презрительный взгляд на лейтенанта. — Друзья-союзнички…
По дороге Донов рассказал, что утром его пригласили к капитану Годсону, командовавшему прибывшими в Кемь войсками интервентов, и только недавно отпустили. Его допрашивал какой-то русский офицер, назвавшийся Звягинцевым. Тем временем его отряд разоружили.
Донов направился через пути к своему вагону, а Петя и Пекка — к вокзалу. Им встретился Харьюла и сообщил еще одну новость — местных красногвардейцев, как и отряд Донова, тоже разоружили. Созвали в столовую якобы на собрание и приказали сдать оружие. Харьюла тоже был без винтовки. Пекка хотел спросить, знает ли Харьюла, что сейчас случилось у собора, но тот кинулся навстречу подходившему Донову.
— Паровоз вот-вот подадут, — доложил Харьюла.
— Спасибо. Сейчас отправимся, — сказал Донов.
— Куда? — вырвалось у Кузовлева. — Я поеду с вами. Поедем, Пекка?
— Нет, вы оставайтесь здесь, — сказал Донов. — Люди и здесь нужны. Надежные люди, такие…
Он не договорил — к ним направлялся капитан Годсон, высокий статный англичанин лет сорока. Подойдя к Донову, капитан показал на часы: мол, осталось всего пять минут. Годсон думал, что Донов еще не знает о расстреле кемских большевиков, и поэтому торопил того с отъездом. Донов кивнул в ответ.