Волчицы из Машкуля
Шрифт:
Позднее они снова увиделись в Париже. Баронесса де ла Ложери всячески поощряла дружбу сына с молодым человеком, занимавшим благодаря своему имени и состоянию видное положение в западных провинциях.
Эти два младенца принесли в дом Тенги некоторый достаток. Но таков уж вандейский крестьянин — своего достатка он не показывает никогда.
Тенги представлялся бедняком себе в ущерб, и, даже будучи серьезно больным, он не стал посылать в Паллюо за врачом, чей визит обошелся бы ему в пять франков.
Впрочем, крестьяне вообще, а вандейские крестьяне в особенности, не верят ни в медицину, ни врачам. Вот почему Розина обратилась за помощью в замок Ла-Ложери, куда имела доступ как молочная сестра Мишеля, вот почему она побежала к сестрам Суде после того, как ее выгнали из Ла-Ложери.
Услышав шаги, больной с трудом приподнялся, но тут же с жалобным стоном упал на свое ложе. В комнате горела свеча, освещавшая одну лишь кровать, остальное тонуло во мраке; при этом скудном свете можно было различить мужчину лет сорока, распростертого на жалком одре и ведущего смертельную схватку с беспощадным демоном заразы.
Он был бледен до синевы; остекленевший взгляд выражал подавленность, и время от времени все его тело сотрясалось с головы до ног, словно к нему подключили гальваническую батарею.
От этого зрелища Мишель вздрогнул, ему стало понятно, почему его мать, представляя себе состояние больного, не решилась впустить Розину, ведь девушка несла с собой горячечные испарения, почти ощутимо витавшие над постелью страдальца и в освещенном пространстве вокруг него.
Он подумал о камфоре, о хлоре, об уксусе четырех разбойников — словом, обо всех средствах, предохраняющих здорового человека от заразы, когда он находится рядом с больным, и, не имея ни уксуса, ни хлора, ни камфоры, он ограничился тем, что остался стоять возле двери, чтобы можно было дышать свежим воздухом.
Берта ни о чем подобном и не подумала: она направилась прямо к постели и взяла больного за руку, пылавшую от лихорадочного жара.
Молодой человек рванулся было вперед, чтобы остановить ее, открыл рот, чтобы закричать; но он словно окаменел, потрясенный бесстрашным поступком Берты во имя милосердия, и некоторое время оставался объятый ужасом и в то же время восхищенный мужественным поведением девушки.
Берта расспросила больного. Вот что он рассказал.
Проснувшись накануне утром, Тенги почувствовал такую усталость в теле, что, когда он встал с кровати, ноги у него подкосились и он чуть было не упал: это было не что иное, как предостережение, посланное ему природой; но сельские жители редко прислушиваются к ее советам.
Вместо того чтобы снова лечь в постель и послать за врачом, Тенги продолжал одеваться и, поборов недомогание, спустился в погреб и принес кружку сидра. Затем он отрезал себе ломоть хлеба: по его мнению, ему следовало набраться сил.
Кружку сидра он выпил с удовольствием, а вот хлеба не смог проглотить ни куска.
Потом он побрел в поле на работу.
По дороге у него началась мучительная головная боль и сильное кровотечение из носа; чувство слабости во всем теле переросло в ломоту: раза два или три ему пришлось присесть. Он с жадностью напился из двух источников, попавшихся ему на пути, но не только не утолил жажду, а, напротив, так нестерпимо захотел пить, что в третий раз напился из дорожной выбоины.
Наконец он пришел на свое поле. Но теперь у него уже не было сил выворотить заступом хотя бы ком земли из борозды, которую он начал копать накануне. Несколько мгновений он стоял, опершись на заступ. Потом голова у него закружилась, и он лег или, вернее, упал на землю в полном беспамятстве.
Так он пролежал до семи часов вечера и провел бы так ночь, если бы мимо случайно не проходил крестьянин из деревни Леже. Увидев лежавшего на земле человека, крестьянин окликнул его — тот не ответил, а только пошевелился. Крестьянин подошел ближе и узнал Тенги.
Большого труда ему стоило довести больного до дому: Тенги был так слаб, что им понадобился час с лишним, чтобы пройти четверть льё.
Розина с тревогой ждала отца. Увидев его, она пришла в ужас и хотела бежать в Паллюо за врачом, но Тенги строго-настрого запретил ей это и лег в постель, уверяя, что это пустяки и до утра все пройдет. Только вот его жажда, вместо того чтобы пройти, делалась все сильнее, а потому он велел Розине поставить у кровати на стул кувшин с водой.
Ночь он провел без сна, снедаемый лихорадочным жаром, то и дело пил, но так и не смог залить пылавший у него внутри огонь. Утром он попытался встать, но сумел только присесть на кровати, и то с большим трудом. Голова раскалывалась, потом началось головокружение и он стал жаловаться на мучительную боль в правом боку.
Розина вновь принялась настаивать на том, чтобы послать за г-ном Роже — так звали врача из Паллюо, — и снова отец решительно запретил ей. Девушка села у кровати, готовая исполнять все желания больного и оказать необходимую помощь, предоставив ему все, что он хотел.
А хотел он больше всего на свете воды: каждые десять минут он просил пить.
Так Розина ухаживала за ним до четырех часов пополудни.
В четыре часа отец сказал ей, качая головой:
— Знаешь, я чувствую, что подцепил лихорадку. Надо сходить в замок к добрым барышням и попросить у них лекарство.
Мы видели, к чему привело это решение.
Пощупав пульс больного и выслушав историю его болезни, которую он с трудом поведал ей прерывающимся голосом, Берта, насчитавшая сто ударов в минуту, поняла: папаша Тенги боролся с тяжелым приступом лихорадки.
Но что это была за лихорадка? Увы, Берта была слишком несведуща в медицине, чтобы определить это.
Однако, поскольку больной то и дело кричал: «Пить! Пить!» — она нарезала дольками лимон, вскипятила с ним воду в большом кофейнике, чуть подсластила этот лимонад и дала Тенги вместо воды.
Заметим, что, когда надо было бросить сахар в кипящую воду, она узнала от Розины, что его у них в доме нет: для вандейского крестьянина сахар — это предел роскоши!
К счастью, предусмотрительная Берта положила несколько кусков сахара в свою аптечку.
Она огляделась в поисках этого ящичка и увидела его под мышкой у Мишеля, все еще стоявшего у дверей.
Знаком она подозвала молодого человека к себе, но он не успел шелохнуться, как девушка снова сделала знак, приказывавший оставаться на месте, и сама подошла к нему, прижимая палец к губам.