Волчий след
Шрифт:
Терпеливо выслушав Колю, дядя Аверьян качает головой:
– Об американце я слышал и другое: его загнали на проволоку.
– Все-таки он умер смело. А о нас кто хорошее скажет? Попали к ним в лапы, подохли в концлагере. Безвестно и бесславно!
– Не совсем так, Коля. Попадают при сложных обстоятельствах даже герои.
– Нет, прежде всего - трусы!
Дядя Аверьян снимает очки, оборачивается всем корпусом к парню:
– Стало быть, дорогой дружок, мы с тобой - те же трусы?
– Ну… я, например, попал… - Коля растерянно смотрит на камень, - попал нелепо. У нас было просто аховое, положение…
Видя, что Коля собирается объяснять, дядя Аверьян останавливает его:
– Об этом ты уже рассказывал мне… Знаю… Нет, друг, ты не вешай всем подряд ярлык труса и не выгораживай себя.
Коля перестал работать, сердито смотрит на старика. Потом упавшим голосом говорит:
– Ну и пусть. Пусть я трус, как думают некоторые. Все равно я не сдамся им в последнюю минуту. Зубами хоть одному да перерву глотку…
– Арбайт, арбайт!
– кричит издали капо.
– Арбайт махт фрей!
Не работающего Колю увидел эсэсовец. Крадучись, он пробирается меж каменных глыб, расстегивает кобуру-
Дядя Аверьян заметил, начал усиленно долбить камень. Коля понял, что близко опасность, оглянулся. Эсэсовец поднял пистолет.
– А-а… гад… - кричит Коля.
Он хочет спрыгнуть с камня, но не успевает. Гремит выстрел.
Работают каменотесы. Среди них и я. Несется трескотня долбежных зубил. Поднимается белая пыль.
Труп юноши лежит на каменной квадратной глыбе, которую он обтесывал.
Дядя Аверьян долбит камень. Рядом стоит эсэсовец. По щекам старика текут и текут слезы…
А рядом, в подземном цехе, тускло светят электрические лампочки, гудят станки и всюду тоже ходят надсмотрщики. Но и здесь люди не перестают думать о том, о чем думал Коля. Вот два станка: фрезерный и строгальный. Человек, работающий на строгальном станке, скептически замечает фрезеровщику:
– Брось, братишка, все это болтовня… Успеют наши подойти к лагерю - будем живы. Не успеют - всем каюк.
– Ну, если так рассуждали бы все, можно быть уверенным: нас давно бы передавили, как блох!.. А мы все-таки не блохи.
– Значит, ты считаешь, что они нас боятся и потому не могут расправиться? Так, что ли?
– В какой-то мере и боятся. А. что?
– А я так думаю: Гитлер хватается, как утопающий, за соломинку. На что-то еще надеется. Потому мы и нужны ему. По слухам, от Германии остались только клочья, а война все ж таки продолжается. Не будь мы нужны, нас бы давно испекли.
– Ну-ну, строгай, строгай усерднее. Да скажи прямо: не хочу, боюсь. А то развел антимонию… - Фрезеровщик зло сплевывает.
– Попомни, найдутся, которые не испугаются!
– Дело не в страхе, - возражает строгальщик.- Я не понимаю одного, почему ты скрываешь от меня подробности?..
– А ты слыхал, есть такое слово: конспирация?..
– Если бы все это серьезно, я бы первый загробил этот станок! А то сыграешь в подпольную организацию и за эту игру повесят!
– Позволь тебя спросить, - сдерживая раздражение, говорит фрезеровщик.
– Откуда мы получаем новости о положении на фронтах? Может, ты думаешь, что об этом любезно рассказывает сам Штофхен или его помощнички? Или их приносят новички, которые уже по году, а то и больше просидели вот в таких же пещерах?..
– Я не знаю, - смущенно признается строгальщик.- Можно, конечно, догадываться, что кто-то нас информирует… Но, пойми, все-таки очень трудно представить организацию в наших условиях.
– Трудно представить? А вот кто-то не представляет. Кто-то во всю действует! И от нас требуется только одно: подбирать подходящих людей.
Задумавшись, строгальщик не сразу отвечает:
– Люди, конечно, найдутся… Вот тут есть паренек боевой, камни обтесывает. Хоть сейчас пойдет на что угодно.
– Вот и поразмысли хорошенько, может, еще кого вспомнишь. И держи их на уме, пока при себе…
Мимо разговаривающих проходит высокий, изможденный узник. В руках у него какие-то детали, которые он несет к своему станку. Глянув на фрезеровщика и строгальщика, он на ходу, скороговоркой сообщает:
– Осторожнее разговаривайте. Сейчас только что эсэсовцы убили каменотеса. Паренька в синем берете… Тоже разговаривал.
Строгальщик широко открытыми глазами смотрит вслед прошедшему, шепчет:
– В синем берете?.. Колю?!.
Солнце скатилось за горы. Медленно цепляясь за сучья кустов, оставляя белые клочья на проволоке, в лагерь заползает туман. Около одного из бараков прогуливается Кленов. Когда он проходит мимо дверей, над которыми, покачиваясь на ветру, мигает лампочка, свет падает на его лицо. И на лбу четко выступает красная цифра три. Смывать ее запрещено в течение двух суток.
Арестантская одежда на Кленове аккуратно подогнана. Этим он слегка выделяется среди заключенных. Кленов ходит, озабоченно посматривая на переулочек. Брови его сдвинуты, в глазах напряженное ожидание. В сумраке появляется высокий Новодаров. Кленов взволнованно шагает навстречу, тихо говорит:
– Товарищ майор, уже думал, вы не придете.
Новодаров жмет его руку:
– Знаешь, я теперь в новом бараке. Надо было осмотреться, люди незнакомые.
– Перевели?
– Да. Часа два назад.
– Почему?
– Откуда ж мы знаем, - пожимает плечами Новодаров.
– Кроме того, я - заложник. Может быть, хотят куда-то отправить, вот и сортируют… - Он кладет широкую ладонь на плечо Кленова: - Ну а у тебя что?..
– Генрих ждет вестей.
– Вести разные.
– Новодаров берет Кленова под руку. Они медленно идут по переулочку между бараками.
– Опусти руку в мой карман, да смотри, не обожгись,- говорит Новодаров.
Кленов опускает руку в его карман и, дотронувшись до пистолета, удивленно поднимает глаза.