Волчонок на псарне

Чарова Анна

– Мыш, - позвала я, выбрасывая палку.
– Ты можешь разжечь огонь?

Мыш почесал в затылке.

– Нужен особенный камень. Проводишь по нему железом, резко, вот так, - он взмахнул рукой.
– И летят искры.

– Давай искать камень. Если найдем, я поймаю кролика, а ты разожжешь костер.

– Ты сможешь его догнать?
– удивился Мыш.

Я постучала по лбу:

– Дуб-дерево! Подожду возле норы. Если кролика не найду, фазана поймаю. Кого-нибудь точно достану, не помрем.

Камень мы искали долго, но подходящих здесь не было, были белые, которые крошились, если провести по ним железом,

и желтые мягкие, они тоже крошились.

– И что делать?
– Мыш развел руками.
– Надо питаться, а то сил не будет.

Я подняла горшок и потопала вперед, Мыш побрел за мной. Еще утром казалось, что мы легко доберемся к своим, теперь я поняла, что двум детям, пусть даже они зарги, в лесу выжить очень непросто, а ведь тут еще упыри могут вылезти, и волки водятся, если ночью нападут, мы не отобьемся, надо заночевать поближе к мягкотелым, где волков разгоняют собаки. У мягкотелых взять камень для огня, веревку или жилу для копья, лук со стрелами и немного еды. И шкур, чтобы кутаться, когда станет холодно. Задумками я поделилась с Мышем, он согласился со мной.

Когда донеслось лошадиное ржание и вдалеке показалась повозка, я чуть горшок не выронила и с криком: "Мягкотелые!", рванула с дороги в кусты, где мы с Мышем и залегли, наблюдая за врагами в просветы между листьями.

Мягкотелый был один, старый усатый дядька в огромной шляпе и серой одежде. Я скрипнула зубами от ненависти и сжала кулаки, рука сама тянулась к ножу. Он сидел на повозке, сбитой из досок, которую тянула лошадь. У них лошади вместо дипродов, что глупо: дипрод и сильнее, и лучше воюет: топчет врагов, разрывает, и из лука его сложно сразить из-за мощных пластин на лбу и по бокам.

– Убить хочется, - прошептал Мыш мечтательно.

– Не сейчас. Потом, когда приведем сюда наших.

Проводив взглядом мягкотелого, мы пошли дальше. Теперь мягкотелые встречались чаще, и приходилось подолгу отсиживаться в кустах. Один раз мы прошли мимо их маленького стойбища, но заходить туда не стали, а к вечеру вышли к огромному стойбищу, окруженному каменной стеной и речкой. Уже было почти темно, мы залезли в стог сена и долго ворочались - уснуть не давал голод.

Голод же нас и поднял с первыми лучами солнца. Я высунулась из сена и услышала множество голосов - мужских и женских. Разговаривали возле стойбища. Интересно, что там? Растолкав Мыша, я приказала ему сидеть здесь и караулить ножи, а сама поднялась на вершину небольшого холмика, покрытого такими вот кучами сена, спряталась за одной и глянула вниз.

Отсюда, с вышины, за стеной были видны каменные дома с красными верхушками. А еще возле речки, окружающей стойбище, толпились мягкотелые и смотрели на стену, откуда опускался мост. Ага, значит, на ночь стойбище закрывается, а днем туда можно пройти. Хорошо живут, гады. Мягкотелые выстроились друг за другом и стали втягиваться в стойбище - кто сам пришел, кто прикатил на лошадях и повозках. Каждый что-то тащил в мешке.

Как бы попасть за стену?

Некоторые мягкотелые были одеты, как я, - в кожаные штаны и жилетку, - но таких было мало. Интересно, меня пропустят? Поймут, что перед ними зарг? Для зарга я слишком бледная, это смуглого узкоглазого Мыша сразу прирезали бы, а меня могут и за свою принять.

Развернувшись, я рванула к Мышу, рассказала все.

– Надо за стену сходить, - закончила

я.
– Все, что нам нужно - там.

– А если узнают, что ты - зарг? Убьют ведь. Да и что ты там будешь делать? Где возьмешь нужное?

– Все равно надо посмотреть, - вздохнула я, нахохлилась.
– Ты не бойся за меня, я осторожно.

– Ох...

– Мне самой страшно, - призналась я, взяла два ножа, заткнула за пояс.

– Я с тобой, - Мыш встал, сжимая кулаки.
– Не отпущу тебя одну.

– Мыш, - я положила ладони ему на плечи.
– Тебе туда точно нельзя, они все бледные, а ты - нет, тебя узнают.

Он опять вздохнул, пнул стог сена, скрестил руки на груди и надулся. Я молча развернулась и побежала к стойбищу мягкотелых, но уже когда начала спускаться с холма, смелости поубавилось. Эти люди убили всю мою семью, они - враги, я буду среди них, как волчонок на псарне.

Ступив на дорогу, побрела медленно, чтобы понаблюдать за теми, кто приближается к воротам. Проехала мимо повозка - я шарахнулась в сторону, запрокинула голову, встретилась взглядом с погонщиком: пустоглазый дядька с пятнистым лицом, с ним такая же пятнистая девчонка. Эти коричневые пятнышки - болезнь, или так и должно быть? У девчонки желтые волосы до пояса. Смотрит, улыбается, дергает дядьку за рукав, тычет в меня пальцем.

Ну, все, сейчас он заорет: "Держи зарга", и все мягкотелые бросятся на меня. Надо было бежать, но ноги будто вросли в землю. Мужик глядел ласково, как будто я из его семьи, кивал. Девчонка хихикала, прикрывая рот рукой и ерзая. Больная, что ли? Или с меня смеется? Да нет, смеются не так.

Не признали во мне зарга, и от сердца отлегло, но я все равно не спешила в стойбище, остановилась у края дороги, пропустила двух длинноволосых теток, одна была молодой, вторая - старой, вдвоем они толкали клетку, где сидели какие-то птицы, похожие на фазанов. И тетки не заорали: "Держи зарга". Значит, все не так плохо, как казалось сначала, и я вполне могу затеряться среди мягкотелых. Осталось придумать, как попасть в стойбище, и понять, не опасно для меня внутри.

Передо мной была каменная стена с распахнутыми воротами. Будто чудовище разинуло рот и высунуло язык моста, готовое меня сожрать. Тетки протопали по мосту, исчезли за стеной, ничего страшного с ними не случилось, тогда я тоже ступила на деревяшки, прошла немного, посмотрела на свое отражение, пригладила торчащие в стороны черные патлы. Тетки тут носят платья и длинные волосы, девчонки, выходит, тоже?

Впереди топал лохматый, очень вонючий мужик, даже скорее дед. Когда он поравнялся с воротами, из-за стены выступил стерегущий в железном панцире и шлеме, опустил перед дедом длинную палку с топориком на конце, преграждая ему дорогу. Значит, и меня могут не впустить.

– Опять ты!
– воскликнул стерегущий, показался еще один, направил меч на деда.

Это второй тоже был в блестящем панцире и шлеме. Его ноги и руки защищали железные пластины.

– Проваливай, - сказал второй стерегущий.
– Нечего тебе, пропойце, в городе делать.

Дед склонился, проблеял что-то, но его так и не пустили за стену, он ушел с моста, устроился у дороги, протянул руку и прогнусил подъехавшему длинноносому дядьке на осле, груженном тюками:

– П-дааайте на пропитааание, люди доообрые! Пдааайте на пропитание...