Волк на заклание. Отель «Гранд Вавилон»
Шрифт:
И вот в этих-то величественных покоях стоял возле оконной ниши в один прекрасный день в конце июня князь Эриберт Позенский. Он был одет в безукоризненный сюртук английского покроя с гарденией в петлице, а на его брюках красовалась прямейшая стрелка. Он был чрезвычайно рассеян, и, казалось, ожидал кого-то, поскольку время от времени бросал через плечо быстрые взгляды на дверь за королевским креслом. Наконец в двери появился маленький высохший сутулый старый человечек с типично германским выражением лица и принялся раскладывать какие-то бумаги на маленьком столике, стоявшем возле кресла.
— Ах, Ганс, мой старый друг! —
Старик отдал князю честь на военный лад.
— Не очень хорошо, ваше высочество, — ответил он. — Я служу камердинером племянника вашего высочества со времени его совершеннолетия, а перед тем я был камердинером его царственного родителя, но я никогда не видел… — Он умолк и умоляюще развел морщинистыми руками.
— Чего ты никогда не видел? — Эриберт ободряюще улыбнулся старому слуге. Можно было понять, что эти люди, настолько различающиеся по своему положению, были близки в прошлом и продолжают оставаться близкими и поныне.
— Знаете ли вы, мой князь, — сказал старик, — что мы собираемся принять финансиста Самсона Леви — так, кажется, его зовут — в комнате для аудиенций? По моему скромному убеждению, для финансиста, несомненно, хватило бы и библиотеки.
— Возможно, и так, — согласился князь Эриберт, — но, наверное, у твоего господина были для такого выбора особые причины. Скажи мне, — продолжал он, быстро меняя тему разговора, — как вышло, что ты оставил в Остенде князя, моего племянника, и вернулся в Позен?
— Его приказ, князь. — И старый Ганс, который на своем веку повидал немало монарших капризов и знал половину секретов европейских дворов, бросил на Эриберта взгляд, который мог означать что угодно. — Он отослал меня обратно с… с поручением, ваше высочество.
— И ты присоединился к нему здесь?
— Так точно, ваше высочество. И я присоединился к нему здесь, хотя, говоря правду, я опасался, что могу никогда не увидеть вновь моего хозяина.
— Князь был очень болен в Остенде, Ганс.
— Такой вывод я и сделал, — ответил Ганс, медленно потирая руки. — Его высочество до сих пор еще не полностью поправились?
— Еще нет. Одно время мы опасались за его жизнь, Ганс, но благодаря превосходному врожденному здоровью он благополучно прошел через все тяжелые испытания.
— Мы должны заботиться о нем, ваше высочество.
— Да, действительно, — сказал Эриберт торжественно, — его жизнь очень необходима Позену.
В этот миг в комнату для аудиенций вошел Эуген, правящий князь Позенский. Он был бледен и вял, и его одеяние, казалось, было ему в тягость. Волосы у него были слегка растрепаны, а во взгляде прекрасных темных глаз сквозило тяжелое, почти тревожное беспокойство. Он был похож на человека, который боится оглянуться, потому что может увидеть позади себя что-то, чего там быть не должно. И в то же время в нем чувствовалось достоинство монарха.
Вряд ли возможно представить что-либо более поразительное, чем контраст между Эугеном, больным, в обшарпанном доме в Остенде, и князем Эугеном в королевских апартаментах отеля «Гранд Вавилон», окруженным всем блеском и роскошью, какие только может предложить современная цивилизация тем, кто рожден на вершинах власти. Теперь все остендские злоключения закончились, и следы тщательно заметены. Подразумевается, что ничего не случилось. Происшедшее существует только в виде тайной тени в сердцах тех, кто был его свидетелем.
Князь Эуген пришел в себя, стал выздоравливать и был перевезен в Лондон, где вновь начал вести прерванную было роскошную жизнь. Леди в красной шляпе, неподкупная и жестокая мисс Спенсер, неразборчивый в средствах и блистательный Жюль, темный сырой подвал, ужасная маленькая спальня — все позади. Благодаря князю Эриберту и Рэксоулам он благополучно избавился от этого. Он получил возможность возобновить свою общественную и официальную карьеру. Император извещен о его благополучном прибытии в Лондон после вынужденной задержки в Остенде, его имя вновь фигурирует в придворной хронике в газетах. Короче говоря, все отлично уладилось. Вот только… Только Жюль, Рокко и мисс Спенсер все еще на свободе, а тело Реджинальда Диммока лежит погребенное в фамильном склепе в Позене, и князь Эуген все еще ожидает встречи с мистером Самсоном Леви.
Все эти различные обстоятельства камнем лежали на душе князя Эугена. Он, казалось, полностью ушел в себя. Несмотря на необычные испытания, через которые ему недавно довелось пройти, несмотря на события, которые требовали объяснений и откровенности между племянником и дядей, он ни слова не сказал князю Эриберту. Он избегал с большим или меньшим остроумием ответа на любые упоминания, даже прямые, о днях, проведенных в Остенде, и князь Эриберт до сих пор не подошел к полному объяснению таинственного заговора Жюля ни на шаг ближе, чем в ту ночь, когда они с Рэксоулом посетили игорный дом в Остенде. Эуген прекрасно знал о том, что его похитили при посредстве женщины в красной шляпе, и, будучи, несомненно, пристыжен тем, как ей удалось обмануть его, не собирался каким-либо образом прояснить события.
— Вы собираетесь принять его здесь, Эуген? — спросил Эриберт вошедшего в комнату для аудиенций князя Эугена.
— Да, — последовал раздраженный ответ. — Почему бы и нет? То, что у меня здесь нет положенной свиты, еще отнюдь не причина, почему я не могу проводить аудиенцию в соответствующей манере… Ганс, ты можешь идти!
Старый камердинер спешно удалился.
— Эриберт, — продолжал его высочество, когда они остались одни в комнате, — вы думаете, что я безумен.
— Мой дорогой Эуген, — сказал князь Эриберт, смутившись помимо собственного желания, — это абсурд.
— А я говорю, что вы считаете меня сумасшедшим. Вы думаете, что приступ мозговой лихорадки оставил во мне неизгладимый след. Хорошо, возможно, я безумен. Кто знает! Видит Бог, я в последнее время испытал достаточно, чтобы сойти с ума.
Эриберт ничего не ответил. Он и на самом деле подозревал, что мозг Эугена еще не вполне готов к нормальной деятельности. Но, во всяком случае, после этой речи племянника у дяди возникло убеждение, что племянник полностью пришел в нормальное психическое состояние. Эриберт почувствовал уверенность, что если бы ему удалось снова приобрести доверие племянника, братское доверие, которое существовало между ними с тех лет, когда они мальчиками играли вместе, то все еще могло бы наладиться. Но по-прежнему не появлялось ни единого признака откровенности со стороны Эугена. Молодой князь вернулся из смертельной долины теней, но какие-то из этих теней уцепились за него, и он, казалось, был не в состоянии отогнать их.