Волшебники Гора
Шрифт:
— Ты рассердилась на того раба, который связал тебя? — спросил я.
— Нет, — покачала женщина головой. — Скорее я испугалась его. Это был мужчина, и я вдруг поняла, что меня могут отдать ему для его удовольствия, если того пожелает мой хозяин.
— Насколько я понимаю, — заметил я, — несмотря на несомненно значительное количества красивых рабынь в доме Аппания, тебя собирались обучать как домашнюю рабыню.
— Да, Господин, — признала она.
— Тогда, в своей желанности и красоте можешь не сомневаться, — улыбнулся я.
— Я пыталась выполнять все работы очень хорошо, — заверила меня рабыня. — Я старалась оставаться тихой и незаметной, училась уважению, усердно прислуживала. Мне казалось, что у меня получалось. Мне почти не приходилось чувствовать на себе удар
— И Ты носила шёлк? — полюбопытствовал я.
— Как и подобает рабыне, предназначенной для удовольствий владельцев.
— А как же получилось, что Ты оказалась в поле? — осведомился я.
— Однажды вечером, я и ещё две других девушки, прислуживали не в главном зале, как мы это обычно делали, а в приватной столовой, маленькой комнате, расположенном в самых дальних покоях моего владельца. Аппаний и Мило, его раб, о котором Вы, наверняка, много слышали, возвратились после спектакля из большого театра.
— Аппаний и Мило должно быть находятся в весьма близких отношениях, — допустил я.
— Да, — подтвердила Лавиния. — Господин относится к Мило так, как если бы он, на самом деле, был свободным мужчиной. Они часто обсуждают вопросы бизнеса и театра. Даже в большом зале, во время обычных ужинов, Мило занимает высокое место, по правую руку от хозяина.
— Ты, я так подозреваю, во время этих обычных ужинов обслуживала Мило, не так ли? — поинтересовался я.
— Да, — кивнула она.
— Но только в качестве почтительной рабыни, — предположил я.
— Конечно, — признала Лавиния.
— Ты должна ненавидеть его, — заметил я.
— Почему? — удивилась женщина.
— Но ведь Ты оказалась в ошейнике не без его соучастия и предательства, — напомнил ей я.
— Скорее я должна быть благодарна ему, — сказала она, — поскольку я сама, уже в течение многих лет, знала, что принадлежу ошейнику.
— Понимаю, — усмехнулся я.
— Кроме того, — добавила Лавиния, — он, тоже, раб. Он обязан был выполнять приказы Аппания. Даже притом, что он — великий Мило, он должен повиноваться. Вы же не думаете, что он хочет, чтобы его бросили слинам?
— Я так не думаю, — сказал я.
— Я далека от чувства неприязни к нему, — заверила меня женщина.
— Это я уже понял, — улыбнулся я.
— В действительности, я надеялась, что меня могли бы быть бросить ему, чтобы я смогла бы почувствовать хотя бы его прикосновение! — воскликнула она.
— Я догадался, — кивнул я.
— Он так красив! — вздохнула рабыня.
— Ну да, выглядит он неплохо, — согласился с ней я.
— И это я была там, — задыхаясь от восторга, проговорила она, — это я стояла на коленях полуголой, в одном только рабском шёлке, в ошейнике и браслетах, в ожидании, что он прикажет служить ему! Это мне посчастливилось оказаться так близко к нему, что я могла, протянув руку, коснуться его. Это я была почти наедине с ним!
— Продолжай, — с интересом потребовал я, у внезапно замолчавшей женщины.
— А затем они начали обсуждать свободную женщину. Я даже не помню её имени. Они делали это так же небрежно и беспристрастно, как если бы она была породистым животным, или простой рабыней, такой же, как я сама. Я с трудом могла поверить своим ушам. А потом я вдруг поняла, что когда-то, эти двое, несомненно, точно также сидя за ужином, обсуждали меня саму.
— Ты рассердилась? — попробовал угадать я.
— Не сразу, — ответила Лавиния. — Думаю, что в первый момент, я была скорее шокирована тем, что женщину можно обсуждать в такой манере. В конце концов, она не была, например как я, животным, рабыней.
— С другой стороны, — заметил я, — она вполне могла бы быть и животным, и рабыней, просто одной из тех, кто ещё не в ошейнике. К примеру, вспомни себя саму. Ты ведь тоже была рабыней, просто не была в ошейнике.
— Это, несомненно, верно! — горько засмеялась она.
— Но позже Ты всё-таки рассердилась, — поощрил её я.
— Да! — вспыхнула женщина.
— На кого из них? — полюбопытствовал я.
— На них обоих! — заявила она.
— Это из-за обмана, которым они занимались, — уточнил я, — из-за тяжёлой рабской сети?
— Нет, —
— Получается, что Ты ревновала к возможной конкурентке, — заключил я.
— Да! — не стала отрицать она.
— Но ведь, Ты сама сказала, что вокруг было очень много других, — напомнил я.
— Просто я уже обезумела, — вздохнула женщина. — Я ничего не соображала от охватившей меня ревности! Моё сердце почти выскакивало их груди. А потом я внезапно почувствовал себя ненужной, бесполезной, беспомощной и несчастной. От меня ничего не зависело, я ничего не могла сделать! Такие женщины, как я, находятся в полной власти наших владельцев! Я была всего лишь рабыней! Из моих глаз потекли слезы, а Мило, такой красивый, был совсем рядом! Мне вдруг захотелось, чтобы он посмотрел на меня, обратил на меня внимание. Я не хотела быть всего лишь одной из многих рабынь заднего фона, неузнаваемой, считаемой чем-то само собой разумеющимся, прислуживающей, но почти не видимой, существующей, но едва замечаемой. Я протянула руку и, не переставая плакать, коснулась пальцами его руки.
— Продолжай, — мне снова пришлось выводить её из задумчивости.
— Казалось, его поразило то, что я сделала это. Он словно не мог этому поверить. Я смотрела на него сквозь слезы, застилавшие мои глаза. Я стояла на коленях лицом к нему и надеялась, что заметит меня, хотя я была всего лишь рабыней.
— И что случилось дальше? — поинтересовался я.
— Это, конечно, заметил и Аппаний. Очевидно, я, сама того не понимая, совершила какой-то очень серьёзный проступок. Хозяин вскочил на ноги! Его глаза сверкали от охватившей его ярости. Казалось, он был вне себя от гнева. «Охрана! Охрана!» — закричал он, хлопая в ладони. А я стояла на коленях около невысокого стола, и дрожала, опустив голову вниз. Я понимала, что я, всего лишь домашняя рабыня, поступила неправильно, посмев дотронуться до Мило, пользовавшегося таким расположением господина. Но я ничего не могла с собой поделать. Мне просто невыносимо хотелось, чтобы он обратил на меня своё внимание! Ведь он за всё время так ни разу и не попросил, чтобы меня прислали к нему голой, со скованными рабскими наручниками за спиной руками и ключом от них на моей шее, для его удовольствия. Я понимала, что поступила неправильно, но я не могла понять, почему это было настолько ужасно. Я всего лишь хотела привлечь к себе его внимание. Я всего лишь надеялась, что он мог бы хоть раз сжалиться над бедной рабыней. «Охрана! Охран»! — надрывался Аппаний. А я была охвачена ужасом. Я неудержимо дрожала, не понимая причин такой необъятности его гнева, такой его чудовищной реакции на моё крошечное жалобное деяние. Охранники, чуть не выбив дверь, ворвались в комнату с обнажёнными мечами. Возможно, они решили, что совершена попытка покушения на жизнь их работодателя. Через мгновение они уже стояли вокруг меня. Я испугалась, что они, особо не разбираясь, могут просто изрубить меня своими мечами. Мой владелец, казалось, изо всех сил пытался вернуть контроль над своими эмоциями. «Простите меня, Господин!» — заплакала я и, упав на живот, подползла к нему и начала целовать его ногу со всей страстью, на которую только была способна. Но он, в ярости, вырвал её из моих рук. Он вначале отскочил назад, но затем, снова шагнул ко мне и два раза пнул. Больно! Я опять подползла к нему на животе и, покрыв его сандалии своими волосами, принялась снова и снова целовать его ноги. «Простите меня, Господин!» — плакала и умоляла я, заблудшая рабыня. Всё что мне, допустившей столь тяжкий проступок, оставалось, умолять о милосердии и прощении. А хозяин, меж тем, вырвавшись из моих рук, отступил от меня на несколько шагов, а затем замер, глядя на меня сверху вниз. Я по-прежнему лежала на животе и с ужасом смотрела на своего господина. Я была всего лишь его имуществом, валявшимся перед ним на полу его дома. «Выпороть её плетью, остричь волосы, и послать работать в поле!» — приказал он.