Воля дороже свободы
Шрифт:
Тогда Джон впервые смог пройти через Разрыв в другой мир.
Вообще, в то время он много чего делал впервые. Воскресил умершего. Выпил чужую пневму, причём отданную по доброй воле, в дар. Убил разом несколько десятков человек – мгновенно, простым усилием ума. Научился проникать в сознание людей и за считанные секунды узнавать в мельчайших деталях, о чём они думают – или думали когда-то. Обрёл способность создавать летучие магические частицы и управлять ими.
А его собственная кровь поменяла цвет с алого на жемчужно-белый.
Жизнь становится очень разнообразной, когда превращаешься в бога.
Богом Джон тоже стал по чистой случайности. Он с юных лет был сыщиком, притом довольно умелым:
Заказчик звался Хонна Фернакль, но этим именем он начал пользоваться сравнительно недавно. Прежде его называли Тран-ка Тарвем, что в переводе с мёртвого (и очень древнего) языка значило «Великий Моллюск». Также допускались обращения «Повелитель», «Радетельный Пастырь» и тому подобное. Великий Моллюск был единственным богом, выжившим после разрушительной войны, во время которой истребили друг друга его собратья. И он собирался стать во главе мира – нового мира, полного людей, находящихся во власти чудодейственного опьянения божественным снадобьем.
Проще говоря, Хонна изобрёл тяжёлый наркотик, с помощью которого собирался изменить человечество. Как он полагал – к лучшему.
Джон решил, что не может допустить такого развития событий. И убил Хонну. Разумеется, он вряд ли справился бы в одиночку с могущественным созданием, если бы не стечение обстоятельств. Так вышло, что у Джона был при себе телепорт – одноразовое устройство, примитивное, но действенное. Тому, кто пользовался таким телепортом, нужен был лишь якорь для переноса в любое место. Джон, борясь с теряющим человеческое обличье Хонной, нашарил в кармане куртки щепоть песка из Разрыва. (Откуда взялся песок? Ещё одна случайность. Дурацкая история). После чего оба они – и Джон, и чудовище, державшее его стальной хваткой – перенеслись в Разрыв. Телепорт, как уже говорилось, был примитивным, грубым прибором, способным нанести оператору серьёзное увечье. При перемещении Хонна лишился руки.
Так Джон остался в Разрыве вдвоём с умирающим от потери крови богом.
И тот перед смертью сделал Джона подобным себе.
До Хонны такой трюк никто не проворачивал вот уже несколько тысячелетий. Старые боги не передавали подданным магических способностей: боялись конкуренции со стороны новоявленных коллег. Люди для них были источником энергии, обслугой, пушечным мясом, подопытными кроликами – кем угодно, только не ровней. Трудно сказать, отчего Хонна решился на такой шаг. Возможно, он хотел, чтобы Джон продолжил его эксперименты. А может, им руководило чувство вины. Или отчаяние.
Как бы то ни было, Джон обрёл божественные силы.
Возможно, он смог бы придумать что-нибудь дельное насчёт применения этих сил. Но по его следу уже шло правительство. Верховные политики совсем не хотели возвращения старых, довоенных порядков; тогда они потеряли бы власть – а с нею вместе, скорей всего, и жизнь. Поэтому расставленные во всех городах Энландрии чуткие датчики постоянно ловили всплески магической энергии. Датчики эти мгновенно засекли Джона – верней, мощное средоточие пневмы в его теле.
И началась охота.
Джону повезло: его успел предупредить старинный знакомый, который занимал видный пост в государственной научной организации. Питтен Мэллори, канцлер Безопасного Хранилища Раритетов. У этого одинокого, болезненного старика во всём мире не было никого, кроме племянника по имени Найвел. Когда-то Джон спас Найвела от большой беды. Теперь у Мэллори появился шанс отплатить Джону той же монетой.
Джон едва успел сбежать от правительственных агентов. Божественная сила позволила ему мгновенно уйти в Разрыв и так же
Джон решил, что никогда не вернётся домой. Возвращение привело бы к смуте, ко всеобщему расколу, к бойне мирового размаха. Джон не хотел проливать кровь, становиться во главе человечества, собирать энергетический оброк с новоявленной паствы и вести её в будущее. Он хотел только одного – спокойной жизни рядом с любимым существом. Того же хотела и Джил. И остров для этого подходил идеально.
Оставалась лишь одна загвоздка: Джил была человеком. Пусть не совсем обычным – она могла дышать под водой и обладала ещё парой слабых магических умений – но человеком. Беззащитным перед болезнями и скорой старостью. А Джон был обречён на неимоверно долгое существование. Одиночество длиной в несколько тысяч лет.
Всё, что ему оставалось – попытаться обратить Джил в богиню так же, как это сделал с ним Хонна.
Джон попытался.
И у него получилось.
Потянулись дни, полные спокойного счастья. На острове нашлось всё, что было нужно для жизни. Посреди леса тёк ручей с пресной водой, на деревьях росли съедобные плоды. Отыскалось даже нечто, напоминавшее табак. Скучать не приходилось: Джон и Джил привыкли к комфорту цивилизации и мало-помалу старались превратить место, где очутились, в подобие уютного деревенского хутора. Для начала они выстроили хижину из пальмовых стволов, завели огород и приручили дюжину местных бескрылых птиц, похожих на голубей (ради яиц на завтрак). Затем настал черёд более существенных перемен. Печь, водопровод, ручная мельница, коптильня – всё это не так просто сделать, когда из инструментов у тебя лишь нож, из материалов – дерево да валуны, а огонь приходится добывать, высекая искры над сухим мхом. Но Джону и Джил ничего в жизни не доставалось просто. Они привыкли.
Были и другие занятия, кроме работы. По утрам ловили рыбу, вечером купались в светящемся от планктона прибое. Порой Джил отправлялась в долгие морские путешествия, ныряла на большую глубину, к окаменелым раковинам, бледнокожим рыбам и кораллам, а Джон проникал в её ум и глядел на подводные чудеса её глазами. Чуть позже он построил плот, чтобы не расставаться с Джил во время морских странствий. На этом плоту было здорово заниматься любовью – посреди океана, под ленивое колыхание волн.
Со временем Джон даже освоил новое для себя искусство. У него не было ни малейшего понятия о музыкальной грамоте, но в достатке хватало времени для проб и ошибок. Результатом долгих усилий стала тростниковая флейта, на которой он недурно выучился играть. Вначале просто хотелось смастерить инструмент, чтобы вечерами подбирать знакомые песни; но через какое-то время он стал сочинять собственные мелодии, приятные, хоть и немудрящие. Играя, Джон выпускал в воздух рой парцел – магических частиц – и рисовал в небе текучие, пляшущие под музыку узоры. Джил обожала такие представления.
И ещё они научились ставить брагу на красных ягодах.
Иногда Джон прикидывал, что могло бы выйти, если бы он вернулся домой и обратил в богов всё население Земли. Но многолетний опыт общения с людьми (притом с не самыми лучшими образцами рода человеческого) подсказывал, что из подобной затеи может получиться очень мало хорошего, а плохого – гораздо больше. Идея казалась заманчивой лишь на первый взгляд. О ней занятно было размышлять в часы послеполуденной жары, когда остров сонно замирал в солнечном мареве – но и только. Привести такие планы в действие мог лишь безумец или преступник.