Волжское затмение
Шрифт:
– Гм… Заманчиво, господин генерал… Очень, очень интересно. С вами… Как это у вас? Не заскучаешь! – усмехнулся он. – Возможно, стоит рискнуть. Ну, а если я всё-таки откажусь? Тогда что?
– Да что тогда… – горестно махнул рукой Карпов. – Мы погибнем, а вы упустите шанс стать героем. И подумайте ещё вот о чём. Красным мы не сдадимся ни в коем разе, и будем драться до последнего. Они дорушат остатки города, ворвутся, сомнут нас, наконец. И в этом кровавом балагане никто уже не сможет поручиться ни за вас, ни за вверенных вам военнопленных. Моим бойцам и офицерам нечего будет терять, господин лейтенант. Они будут озлоблены и ожесточены. И мне не хотелось бы, чтобы последнюю свою злобу они выместили на вас и ваших подопечных. Многим из них, к сожалению, хорошо известно, кто снабжал красных оперативной информацией и корректировал огонь их артиллерии. Тут я ничего уже не смогу поделать, и самое лучшее, что могу обещать вам – только то, что придётся взять вас и ваших людей в заложники и отходить, прикрываясь вами, как живым щитом. Не хочется даже думать об этом, господин лейтенант. Очень уж скверно, – со вздохом завершил Карпов.
Балк побледнел. Глаза затравленно метнулись из стороны в сторону, он рассеянно потянулся к папиросам. Достал, прикурил и надсадно закашлялся. Повлажневшие глаза остеклянели и недвижно застыли, глядя в упор на генерала. Карпов молчал и лишь легонько улыбался, будто подбадривал собеседника.
– Господин генерал, это… – прокашлявшись и покраснев, запыхтел Балк. –Это чёрт знает что. Вы безумцы. Безумцы, фанатики и самоубийцы! Но я… Я принимаю ваше предложение, господин генерал. Я согласен, – со вздохом выговорил он. Карпов хотел уже было расплыться в притворно-радушной улыбке, но Балк опередил его. Тон его окреп, построжал, зазвенел металлом.
– Я надеюсь, вы издадите письменный приказ о сложении с себя полномочий командующего, передаче власти моей комиссии и сдаче людей в плен? Всё должно быть официально, господин генерал.
– Уже готово, господин лейтенант, – пожал плечами Карпов. – Я подготовился. Но не обессудьте. Типографии у меня теперь нет…
– О, не тревожьтесь, – жёстко улыбнулся Балк. – Это моя забота. Давайте, – и, получив в руки карповский листок, развернул его и пробежал глазами. – Гм… Так-так… Очень хорошо, – раздумчиво проговорил он, сложил листок и аккуратно убрал в карман пиджака. – Значит ли это, господин генерал, что вы не вправе более вмешиваться в мою деятельность? Означает ли это мою полную независимость? Предупреждаю: никаких наблюдателей и конвоиров за своей спиной не потерплю!
– Разумеется, господин лейтенант, – развёл руками Карпов. – Приказ есть приказ.
– И ещё. Нужно решить вопрос о вооружении моих людей. Надеюсь, вы понимаете… – нехотя, без всякого желания продолжать, процедил Балк. Он явно начинал чувствовать себя хозяином положения.
– Без всякого сомнения, – с готовностью закивал Карпов. – Как только красные прекратят огонь, мы предоставим в ваше распоряжение всё имеющееся оружие. Вот только патронов в достатке не дадим. Последние достреливаем, не взыщите…
Балк небрежно кивнул, будто это совершенно не интересовало его.
– Что ж, мои господа, – церемонно проговорил он, вставая. – Выражаю вам признательность за доверие мне и Германии, – и вытянулся по стойке “смирно”. – Я постараюсь оправдать его. Вопрос о прекращении огня, полагаю, будет решён в ближайшие два часа. Остальное, господин генерал, назначено будет при встрече. До свиданья, господа. До скорого приятного свидания, – улыбнулся Балк, кивнул, щёлкнул каблуками, повернулся и зашагал к выходу. Шумилов и Нахабцев вскочили было, чтобы идти за ним, но Карпов отмашкой ладони остановил их.
– Пусть идёт. Никуда он теперь не денется, – с улыбкой проговорил он, когда шаги немца затихли на улице.
– Пётр Петрович, – шагнул к генералу Нахабцев. – Как прикажете вас понимать? Что это за церемония со сдачей? Разумеется, ваши приказы не обсуждаются, но это… – он негодующе покачал головой.
– Этого не поймут, господин генерал-лейтенант, – поднялся со стула Шумилов.
И две пары усталых, воспалённых глаз вопросительно и вызывающе уставились на Карпова. Тот вздохнул.
– Без болтовни, ребятки. Коротко, – надтреснуто, еле слышно заговорил он. – Вы слышали о прекращении огня? Вот то-то. Только этого мне от него и надо. Любой ценой. Как только это случится, все, кто может двигаться и владеть оружием, кому дорога жизнь, покидают позиции и в наименее защищённых у красных местах прорываются из города. Спасутся не все. Но это лучше, чем поголовная гибель. Сдаваться Балку вместе со мной не советую никому: это смерть. Ваша задача, ребята, разъяснить всё это людям как можно доходчивее. Разработать несколько вариантов прорыва и отдельными группами уходить. Задача ясна? – строгим голосом спросил Карпов.
– Так точно… – негромко отозвался Нахабцев. – Но вы, Пётр Петрович… Вы вполне можете уйти вместе с нами. К чему жертвовать собой и кланяться этой немецкой собаке? Прекратит огонь – и будет с него, нечего благородничать, пусть дальше сам с красными объясняется…
– Нет, Алёша, – покачал головой Карпов. – Балк не дурак. Он раскусит обман и пойдёт на попятную. Да и стар я, ребята, по лесам-то бегать. У каждого своя доля. Повластвовал – плати. Всё справедливо, ребята. Справедливо… – и застыл невидящим взором на задымлённой улице в выбитом окне. Вздохнул, опомнившись.
– Ну… Шагайте!
Офицеры повернулись, сделали несколько шагов по коридору, неуверенно приостановились, обернулись. В глазах тоска и ошеломление.
– Ступайте же! Шагом марш! – прикрикнул им вслед Карпов и устало откинулся на спинку стула.
Пальба винтовок и пулемётов была уже совсем близко. Как раз в районе Семёновской площади. Там по распоряжению Карпова были вырыты рвы и протянуты ряды колючей проволоки. Километры металлического чертополоха оплетали площадь, Казанский бульвар, съезд к Волге, устья Ильинской и Пробойной улиц, Большой линии. Кое-где угнездились мины. На преодоление всего этого требовалось время. То самое, драгоценное, оплаченное реками крови время, минуты которого с нетерпением отсчитывал сейчас Карпов. Подперев ладонью лоб, он сидел за столом и недвижно глядел на золотые часы-луковицу. В петле цепочки, с вальяжно откинутой гравированной крышечкой, они, еле слышно тикая, показывали острыми блестящими стрелками на зелёном циферблате половину седьмого. Через час истекал обещанный Балком срок. Медленно наливались тяжестью, свисали и капали нестерпимо долгие минуты. Карпов вздрогнул, чертыхнулся, порывисто встал и вышел на улицу. Надо всё же проведать позиции. Неизвестно, что замышляет этот чёртов Балк. Опасный тип, за таким глаз да глаз…
Осторожно, держась теневой стороны, генерал вышел по Варваринской на Пробойную и зашагал в сторону Семёновской площади. И опешил, когда поперёк его пути опустилась винтовка со штыком.
– Стой! – с резким акцентом прозвучало над ухом. – Дальше ходить нельзя. Запретный зон.
– Что-о?! – с гневным изумлением поднял он глаза на бойца и окончательно ошалел: перед ним стоял солдат германской армии. Потрёпанная полевая форма. Ремень. Фляжка. Фуражка-пирожок с длинным треснутым козырьком. Вот только винтовка русская. Мосинская.