Вопрос
Шрифт:
— Какъ сильно пахнетъ цвтами… черезчуръ… это даже вредно! — сказалъ Матвевъ, останавливаясь.
Маша встрепенулась и, съ нсколько напускной веселостью, воскликнула:
— Да, вдь, ты самъ веллъ вчера перемнить вс гіацинты и еще прибавить! А это… посмотри-ка, что за прелесть!
Она подбжала къ столику, вынула изъ воды большой букетъ ландышей и, впивая въ себя опьяняющій запахъ, поднесла къ отцу.
— Вдь, это мои любимые цвты… какъ пахнетъ! Совсмъ будто лто… и лсъ… Понюхай! чудо!
— Откуда-же это?
— Не знаю… съ полчаса, какъ принесли, а отъ кого — не сказали. Принесъ посыльный, отдалъ и ушелъ.
Если бы Матвевъ былъ внимательне, онъ сейчасъ же бъ
Тамъ, за чайнымъ столомъ, приготовляясь разливать въ чашки кофе, сидла очень ужъ пожилая и тучная дама. Лицо у нея было добродушное, красное, но въ то же время чмъ-то, видимо, сильно озабоченное; каріе глаза то и дло моргали. Ои торопливо поднялась съ мста и пошла съ протянутой рукой ьъ Матвеву.
— Поздравляю, Александръ Сергевичъ, съ новорожденной, — сказала она и, при взгляд на него, голосъ ея дрогнулъ.
— Спасибо, Настасья Петровна, и васъ тоже поздравляю.
Онъ крпко сжалъ ея пухлую руку и они обмнялись мгновеннымъ, взаимно благодарнымъ взглядомъ, а затмъ оба невольно перевели глаза на Машу.
Настасья Петровна заторопилась съ кофе. Маша подобралась къ ней и молча показывала свой браслетъ.
Настасья Петровна шепнула:
— Прелесть! Я ужъ его видла, — а сама въ это время думала:- «вдь, еще вечеромъ отъ Фейна должны были вина и сигары прислать, и вотъ до сей поры нтъ и нтъ!.. Люди вс заняты… Ивана послать, нечего и думать… прачка негодяйка дома не ночевала… Лиза у Машеньки убираетъ… кучеръ съ нами — вернемся въ первомъ часу… и вдругъ у Фейна забыли… Ну, ужъ денекъ!..»
Разговоръ не вязался. Но вотъ Маша, допивъ свою чашку, обратилась къ отцу:
— Папа, а, вдь, мы сейчасъ демъ къ обдн, въ Казанскій?..
— И я бы похалъ съ вами, да нельзя. У меня сегодня докладъ въ половин одиннадцатаго.
Онъ только сейчасъ вспомнилъ объ этомъ доклад и усиленно соображалъ, вс ли бумаги въ порядк… «Все же пересмотрть надо… А то опять: „не кажется ли вамъ, добрйшій Александръ Сергевичъ, въ этой фраз какъ бы нкая неточность?..“ Ему представилась розовая, сіяющая лысина, дв звзды на форменномъ фрак и длинный отшлифованный ноготь, указывающій на „нкоторую неточность“.
Онъ взглянулъ на часы.
— Если дете, то вамъ бы ужъ и пора… ты, вдь, еще сколько будешь сбираться!
— Нтъ, я сейчасъ, мн только теплыя ботинки и шляпку, — сказала Маша, встала, взяла обими руками голову отца, крпко и громко поцловала его въ лобъ, и скрылась изъ столовой.
Вслдъ за нею поднялась и Настасья Петровна. Она, было, остановилась, видимо, желая что-то сказать Матвеву; но, искоса взглянувъ на него, ничего не сказала. Несмотря на свое многолтнее пребываніе въ дом и неизмнную доброту Матвева, она его, неизвстно почему, упорно боялась. Ей такъ все и казалось, когда она сама чмъ-нибудь тревожилась: „А вдругъ онъ разсердится? А вдругъ будетъ непріятность?“ Поэтому она и теперь не ршилась сообщить ему своего все усилившагося безпокойства относительно Фейна. Она-бъ еще собралась съ духомъ и сказала, если-бъ онъ къ ней обратился; но онъ ея не видлъ, не замчалъ ея присутствія. Онъ сидлъ, понуря голову, безсознательно кроша хлбъ и потомъ собирая крошки.
IV
Домой вернулся Матвевъ около четырехъ часовъ, и уже совсмъ въ иномъ настроеніи. Онъ усталъ, сильно проголодался, а главное, его охватило неизмнное чувство, вотъ уже восемнадцать лтъ испытываемое имъ при возвращеніи домой: онъ хотлъ скоре, какъ можно скоре, увидать Машу. И она, какъ почти всегда это длала, заслыша звонокъ, въ которомъ никогда не могла ошибиться, выбжала навстрчу. Матвевъ восторженно, почти благоговйно, оглядлъ ее и почувствовалъ, что ему тепло, хорошо и весело.
— Папа, слава Богу, что ты такъ рано вернулся, — сейчасъ-же заговорила Маша:- я очень боялась, что ты сегодня опоздаешь. Мы непремнно должны раньше обдать, и обдъ уже готовъ. А то намъ не справиться.
Идя за отцомъ по зал, она шепнула ему:
— Настасья Петровна какъ-то особенно сегодня опаздываетъ, говоритъ: поспю, а сама ни съ мста.
Вдругъ она вспомнила:
— Ахъ, папочка, вообрази, какая досада: Телепневы не будутъ вечеромъ. Сейчасъ я получила отъ Елены записку — Петя заболлъ и, кажется, скарлатина.
— Да, я слышалъ, скарлатина очень ходитъ по городу, — отвтилъ Матвевъ:- только, говорятъ, все больше самая легкая форма.
— Ужасно досадно, что ихъ не будетъ!
— А ты, кажется, боишься, что на твоемъ вечер мало будетъ народу? Не безпокойся… какъ-бы только помститься!
Онъ остановился, оглядлъ залу.
— Тутъ не очень-то разтанцуешься, — сказалъ онъ.
— Нтъ, папочка, ничего, въ тснот не въ обид, лишь бы весело было.
И опять онъ не замтилъ, какъ по ея лицу пробжало что-то особенное, совсмъ необычное, какъ она вспыхнула, и глаза ея затуманились, а взглядъ ихъ будто ушелъ далеко.
— Такъ я сейчасъ переоднусь, — сказалъ онъ:- а ты вели подавать на столъ.
За обдомъ Матвевъ сталъ егце веселе. Онъ слдилъ, безсознательно, но радостно, за каждымъ движеніемъ Маши, вслушивался въ каждый звукъ ея голоса, подшучивалъ надъ ея страхомъ, что никто не прідетъ, надъ тмъ, что она ничего не стъ отъ волненія. Наконецъ, онъ даже разсказалъ Маш и Настась Петровн объ одномъ веселомъ танцовальномъ вечер во время его юности.
Это было въ очень богатомъ и гостепріимномъ дом, гд они, еще не окончившіе курса юноши, танцовали до упаду и ухаживали за пятнадцати и шестнадцати-лтними двочками. Одинъ разъ вся молодежь, постоянно бывавшая въ дом, въ одинъ и тотъ-же день получила приглашеніе на танцовальный вечеръ. Нъ десять часовъ по обыкновенію, вс стали собираться. Но каково-же было удивленіе гостей: въ дом едва зажжены лампы. Хозяйка и ея хорошенькая дочка въ домашнихъ туалетахъ. Никакого вечера не предполагали и никого не звали. А гости между тмъ собираются. И такимъ образомъ набралось человкъ пятьдесятъ. Освтили залу, послали за таперомъ и вечеръ вышелъ такимъ удачнымъ, какого никто изъ бывшихъ и не запомнитъ. Оказалось, что вс пригласительныя письма были помчены первымъ апрля. А кто сыгралъ эту шутку — такъ и осталось навсегда неизвстнымъ.
Но, уже оканчивая этотъ разсказъ, Матвевъ почувствовалъ, что и Настасья Петровна, и Маша имъ нисколько не интересуются, да и врядъ-ли даже и слушаютъ, хотя Настасья Петровна и глядитъ прямо на него, все чаще и чаще моргая.
Настась Петровн было совсмъ не до разсказовъ. Хотя вина и сигары были уже доставлены отъ Фейна, но оставалось еще много самыхъ важныхъ вопросовъ. Главное-же, у нея было особое основаніе тревожиться за этотъ вечеръ. Любимйшимъ занятіемъ Настасьи Петровны, въ свободные отъ хозяйственныхъ заботъ часы, было раскладыванье пасьянса и гаданье на картахъ. Гаданье ея оказывалось такъ удачно, что знакомые даже составили ей репутацію «удивительной гадалки» и всегда обращались къ ней съ просьбой «погадать», доставляя ей этимъ неизъяснимое удовольствіе. Съ картами въ рукахъ она вся преображалась, длалась важной, внушительной; даже глаза ея не такъ часто моргали. Сама-же она своимъ картамъ врила свято.