Вопросы
Шрифт:
– А у вас как?
– Все путем, – сказал Рига. – Зима. Холодно.
– У вас зима до сих пор?
Мозг Риги сдался. Он отключил связь и снова стал думать. Уехать, улететь, убежать к Диму она не смогла бы – без документов и денег. Но где она в таком случае? Или все-таки было похищение?
Когда в огромной сети все меньше становится верных людей – это настораживает. Значит, не все в порядке не с сетью, а с ее хозяином. Риге нужно было вовремя приближать к себе способных ребят, а он так и оставался один. Один – с тех самых пор, как уехал из «Фортуны»
Как могла судьба сыграть с ним такую злую шутку – привязать его сердце насмерть к Диму и отдать его в руки Тане? Зачем же… с такой жестокостью? С таким отчаянным постоянством? И Дим, похоже, страдает той же болезнью. А Таня – уже давно не с ними, но только благодаря тому, что ее психика оказалась наиболее слабой и дала сбой, а после этого сбоя, после клиники, после отторжения ее организмом жизни, она так и не пришла в себя, словно зависла где-то среди холодных облаков, подхваченная порывом ветра, отнявшего ее у них обоих. Где бы она ни была теперь, Рига ее уже не достанет.
К обеду появились Юрик и Мизя – из бригады, которая разыскивала Смола. Ни того, ни другого Рига не знал близко. Знал, что это люди Руста, и что его самого они боятся как Большого Босса. Знал, что, действительно, землю роют.
– Ну? – покосился мрачно, не ожидая добрых вестей.
– Короче, Рига, пацаны пробили, кто Макса завалил. Южин вывел, короче. Заезжие – столичные. Мы их взяли.
– Взяли? – не поверил Рига. – Где? В городе?
– Нет, в столицу смотались. Нормально.
Мизя хотел сказать, что съездили не напрасно.
– Где они теперь?
– Один, короче, умер. Двое – еще ничего, держатся. Мы их с собой прихватили.
– Раненые?
– Нет, прибитые. Малехо, – добавил Юрик. – Это, правда, Смола люди. Слышно, что Смол осел под столицей, не здесь. Здесь тесно. И место прозрачное. Он про Дави помнит, как того загнали здесь в угол.
«По этим людям – выйти на Смола реально. А, может, и нереально. Смотря, что они знают. А Таня?» – лихорадочно думал Рига.
– Ты с ними говорил? – спросил Юрика.
– Нет, мы не стали. Еще напутаем чего. Ты сам их расспроси лучше.
Здоровенный Юрик уставился в пол невидящим взглядом. Что-то такое, может, слышали здесь о Риге, о его жестокости, о его напоре, что заставляло мощных амбалов опускать перед ним глаза.
– Вы что простой работы не сделаете?! – вдруг взорвался он. – Мне идти и руки об это дерьмо марать?!
– Зачем руки? Ботинки, – усмехнулся Мизя.
Рига сверкнул глазами. Подошел к Мизе вплотную и проговорил глухо:
– Ты понял, что сейчас сказал, Мизяев? Работая на меня и на сеть, ты не должен отделять себя от сети. Это не на заводе смену отстоять. Это не то, что пришел домой, руки вымыл и ящик смотришь!
– Да, такое не смоешь, – согласился Мизя мрачно.
Рига внезапно смазал ему по носу. Парень зажал лицо ладонями и согнулся, врезавшись спиной в стену.
– Здесь не обязательная призывная служба. Ты недоволен чем-то? Тебя кто-то затащил в сеть насильно? В твоем букваре не было написано,
Парень насилу выпрямился. Из носа текла кровь.
– Мы же их нашли, Рига…
– Кого?
– Тех, кто завалил Макса…
– Спасибо. За это спасибо. Но вы не для меня их нашли, а для сети – значит, и для себя тоже. Это понятно?
Юрик за все это время так и не поднял глаз.
– Ну, прости, – наконец, усмехнулся Рига. – Прости, Мизя. Я погорячился. Такие блядские выпады меня бесят. Но я тебе верю.
Он обнял парня и поцеловал в щеку. Мизяев увидел совсем рядом с собой его изумрудно-зеленые глаза и отвернулся.
– Ну, что, пойдем поговорим с вашими ребятами?
– Что-то ты разговорчивый сегодня, – кивнул Юрик.
И Рига снова подумал, что единственным профи среди всего этого сброда был Смол. Смол, который и начал этот передел. Эх, Смол… Как не хватает сейчас твоего холодного ума и беспристрастности! Руст подобрал бригаду из «хороших парней» – под стать себе. Инфантильные, романтичные бандиты – нет ничего хуже. И с этими людьми Риге придется воевать дальше.
Таня села в поезд в восемь вечера, а в полночь он прибыл на какую-то большую станцию, находящуюся намного севернее «Фортуны». Старушка, спящая на скамейке напротив, проснулась, как по команде, собрала свои сумки и кивнула Тане.
– Идем. Здесь нужно пересаживаться. Ты же на базар едешь?
– Да, – сказала Таня.
Она вышла на перрон и пошла за старушкой к другой электричке. Она не волновалась ни о чем… но теперь уже – по другой причине: боль вернулась. На каком-то полустанке боль догнала ее и снова вошла в тело. Таня поняла, что куда бы ни ехала, путь один. И от этого стало еще лучше и еще спокойнее.
Она будет ехать дальше… Еще раз пересядет. Потом еще раз. Будет смотреть в окно на февраль, а февраль – через окно на нее. И потом все кончится…
Она села у окна и улыбнулась. Ноги, успевшие замерзнуть на перроне, стали согреваться. Вокруг сидели люди с сумками и говорили о ценах на сало и подсолнечное масло, о том, где подешевле купить и подороже продать. Таня слушала и улыбалась. Так прошло часа два или три, за окнами было еще темно, все, кто сумел найти подходящее положение для сна, спали, только бабушка напротив Тани все ерзала и переставляла свой скудный багаж. И вдруг уставилась на нее немигающим, испуганным взглядом. Таня тоже смотрела на старушку, пытаясь понять, что же привлекло ее внимание.