Воробышек. История «дорогой мамочки»
Шрифт:
Зигги пришёл уже под утро. Осторожно лёг, стараясь меня не разбудить. Обняла его, и была тут же подхвачена сильными руками. А где-то глубоко в мозгу звенел и звенел тревожный сигнал. Хотела спросить, мне закрыли рот поцелуем. А позже стало не до вопросов. Да я и вспомнила, проснувшись, что Зигги остался в своём мире, а я делю ложе с консулом Флавием. Вспомнила также, что именно это я и собиралась сделать. Не портить благородному Флавию его «прекрасный год»… Он это заслужил. Попл'aчу я, оставшись одна… А рядом с консулом его конкубина будет улыбаться.
Хищно оскалившись, перебросила боевой нож в правую руку. Метательный тихо скользнул из рукава в левую. Бросок вперёд и вбок. Скрежет отбитого клинком лезвия… И звон, отмечающий поражение жизненно важных органов. Если не можешь победить честно – просто победи…
– Кариссима, ты меня поражаешь! Кто тебя учил?
– Легат Вителлий с моим учителем незнаком. Он из другого мира. (Не буду плакать… Зигги придёт за мной. Он обещал!)
– Напишешь отчёт о своём пребывании там.
Мои пальцы вновь ощутили холод стали, а легат-прим, останавливая моё негодование, вскинул руку:
– Личные аспекты меня не интересуют. А вот мир, в котором ты была, – очень даже. Ты не забыла, что проходила испытание, кариссима?
Вот гадство! Я же действительно должна написать отчёт. И что писать? А почему легат-прим этим интересуется?..
– Ты – конкубина консула, кариссима. Твоё личное дело передано в его канцелярию. Все сведения о тебе убраны из архивов. Из всех архивов. Тебя нет. Поняла, кариссима?
– Нет. Это обычная практика? В отношении конкубин?
Молчание. Вежливая холодная улыбка. Захотелось нарисовать ножом ещё одну, под подбородком легата. Вспомнила, что около сорока лет назад, во время кровавой вакханалии «Освободительного движения» Луций Вителлий Север был консулом. Это потом уже, после предотвращения переворота. спасения городов, жители которых оказались заложниками, он получил негласное прозвище Луций Кровавый. А на трёх планетах его зовут Освободитель. В благодарность за блистательную операцию его разжаловали в рядовые легионеры. И отдали было под трибунал. Но армия пригрозила, что устроит такие беспорядки, что сенату этот, предотвращённый им переворот, покажется детским утренником. Поэтому ограничились разжалованием. Даже имущественные интересы не затронули. Побоялись создать прецедент… А вот жена от него ушла. Благородная Цецилия не пожелала жить с «кровавым чудовищем». Дура! Впрочем, о мёртвых дурно не говорят. Может быть, она просто не захотела стареть рядом с молодым мужем. Тоже версия, имеющая право на жизнь.
– Когда я должна представить благородному Вителлию отчёт?
– Три недели, кариссима. Отчёт должен быть подробный.
– Благородный Вителлий позволит задать вопрос?
– Позволю.
– Если меня нет в списках, то меня не включат в действующий реестр?
– О чём речь?
– Об очереди на рождение детей. Через три года меня должны включить в списки матерей.
– И? Что тебя не устраивает? Такая сложная, изматывающая работа?
Смотрю на легата и думаю: зачем я заговорила об этом? Вот уж, действительно, нашла у кого спрашивать! А слёзы от обиды уже щиплют глаза.
– Сложности морального порядка…
Легат широко раскрыл глаза:
– Мора-а-а-льного… Ну на-а-до же!
Потом, вероятно, ему надоело разговаривать со мной, и благородный Вителлий отрезал:
– Твой долг рожать здоровых детей, чистокровная. За это ты получаешь полное государственное обеспечение. И не говори мне о морали, у тебя её нет. Вас так воспитывают. «Дорогая мамочка»!
Смотрю на любезно улыбающегося легата… Старательно вспоминаю его досье… Да, у «дорогих мамочек» тоже есть досье. Которое пополняется с каждым «выходом в свет». Все разговоры, ведущиеся в нашем присутствии, обрывки разговоров, все события записываются на сложносоставной браслет, обязательный для ношения вне нашей резервации. Я оставила его в камере хранения портальной станции, а сейчас он опять на мне. Эксперты резервации проанализируют эту беседу, а пока что… Имею я право разозлиться? Надоело выслушивать!
– Не надо тыкать мне в нос моей чистокровностью, благородный Вителлий! Ты сам больше чем наполовину чистокровный! И если почти шестьдесят лет назад твоя «дорогая мамочка» не пожелала тебя видеть, я здесь ни при чём! Не срывай на мне свою злость, полукровка!
Оскорбительное слово, подхваченное в другом мире, произвело неожиданный эффект. Легат внимательно осмотрел меня посветлевшими от злости глазами. Так, как будто впервые увидел. И увиденное ему понравилось. Широко улыбнулся:
– Ты абсолютно права, кариссима. Приношу самые искренние извинения.
Захотелось надавать себе пощёчин или перерезать собственное горло. Правильно Зигги меня дурой назвал. Легат не простит. Не умеет. Он так воспитан. Что ж, слово не воробей! Буду молиться, чтобы Зигги нашёл меня раньше, чем уйдёт консул Флавий.
– Завтра продолжим, кариссима. Без оружия. Ножом пользоваться ты умеешь.
– Благородный Вителлий…
Поднятая рука остановила вопрос. Легат Вителлий не желает со мной разговаривать. Молча отвёл меня в каюту консула. Как в тюрьме. Одна по коридорам я не хожу. Задумалась… В замке я тоже одна не ходила. Только в замке я была баронессой, а здесь – конкубина консула. И меня нет. Ни в одном архиве. Со мной можно сделать, что угодно. Меня нет. Поёжилась. Когда консула не станет… Меня защитит только статус «дорогой мамочки». А может быть, и статус не защитит.
Консул вошёл стремительно, как всегда. Поприветствовал легата. Положил мне руки на плечи, заглянул в глаза:
– Глаза грустные, Воробышек. Тебе скучно? Я могу отвезти тебя в поместье, но мне надо быть здесь.
– Мне не скучно. Я буду рядом с тобой, благородный Флавий.
– Я получил разрешение Академии. Завтра мы навестим нашего сына.
Разозлилась. Что сегодня за день такой?!
– Твоего сына!
Презрительная улыбка легата. А консул, с нажимом, повторил:
– Нашего. Нашего сына, Воробышек.
– Я не хочу! Я не поеду!
Благородный Флавий растерянно смотрит на легата, который насмешливо поясняет:
– Чистокровные со своими детьми не встречаются, Марк. Они им не нужны.
Стиснув зубы, проглотила первые слова ответа. Потом пояснила:
– Мой первый сын, рождённый от патриция Мария, пожелал меня увидеть. Когда куратор привёз меня в поместье патриция, пятилетний ребёнок обошёл меня, как недавно легат Вителлий, и сказал: «Пусть это существо уйдёт». Мне совсем не хочется услышать это ещё раз, благородный Флавий.
Патриции переглянулись. Легат, пожав плечами, сказал, как будто это всё объясняло:
– Благородная Калерия…
Консул, холодно взглянув на меня, сказал:
– Завтра мы едем в Академию, Воробышек. Разрешение получено на троих посетителей, и я не намерен вносить срочные изменения ради твоих капризов. В первый год обучения посещения запрещены. Мне сделали послабление в силу обстоятельств. В следующем году навещать сына ты будешь с легатом Вителлием.
Молчу, опустив голову; рассматриваю орнамент на полу каюты. Потом, вспомнив барона Витольда, собралась с силами: