Воробышек. История «дорогой мамочки»
Шрифт:
– Прости меня, благородный Флавий. Мне стыдно.
Когда ушёл легат, я не заметила. Каюту мы с консулом в этот день уже не покидали. А утром, погоняв меня на полосе препятствий, благородный Флавий приказал собираться. Перебирала форму, перебирала… Потом решилась и надела парадное одеяние, туфли и берет. Зря я, что ли, их делала? Я не военный. И не патрицианка. У «дорогих мамочек» униформы нет. Только браслет, скрытый сейчас под длинным рукавом шёлкового платья. Посмотрела в зеркало – какая-то незавершённость в облике… Но украшений у меня здесь нет. Придётся обойтись. Разве что вместо броши приделать на грудь знак вольнонаёмной? Или не брошь, а повесить на шнурке
Консул с легатом встали при моём появлении. Воспитание – вопрос самоуважения. Впрочем, патриции об этом не задумываются. Консул удивлённо приподнял бровь, а легат, рассмотрев меня, вышел, сказав, что сейчас вернётся. Вернулся с футляром для ювелирных украшений, достал из него подвеску на витой цепочке:
– Это предназначалось для чистокровной. Пусть чистокровной и достанется.
Открыла рот сказать, что мне ничего не надо. Консул сжал мою руку, кивнув головой на вопросительный взгляд легата. Луций Вителлий Север подошёл и застегнул цепочку у меня на шее, не коснувшись меня. Консул нажал пару символов на своём наручне, и стена каюты, став зеркальной, отразила наше трио: консула и легата в парадной форме и меня в старинном наряде с каплей звёздного света, сияющей на груди. Почти шестьдесят лет назад двадцатилетний мальчишка, только закончивший обязательный трёхлетний контракт после Академии, приехал в резервацию с просьбой о свидании со своей чистокровной матерью. Почему она отказалась его видеть? Никто не знает. А подарок, который он так тщательно подбирал для неё, теперь завершает мой облик «принцессы».
Пока шли по коридорам, нас и меня, в частности, поприветствовали, кажется, все. Военные – как дети. Кто-то раскланивался, изысканно помахивая десантным беретом вместо шляпы с перьями, кто-то припадал на колено, прижав руку к сердцу… Даже консула с легатом не испугались. Впрочем, чего бояться в «прекрасный год»? Но ведь не у всех же? А когда мы подошли к шлюзу посадочной площадки, включилась громкая связь и после нескольких тактов церемониального марша, прозвучало:
– Подать карету к дворцу!
Я уже не знаю, смеяться или плакать. У консула подрагивает уголок рта, легат даже ухом не ведёт, как будто так и надо. Уселись в капсулу, и катер втянул её, зависнув над внешними створами базы. Почему мы летим навещать ребёнка на тяжёлом десантном катере, пригодном для боя в открытом космосе?
– Ты произвела неизгладимое впечатление на весь личный состав, Воробышек.
– Это плохо?
– Не знаю ещё.
Удивилась. Как консул может не знать своих людей? Благородный Флавий пояснил:
– Твой образ принцессы из рыцарского романа может спровоцировать легионеров на подвиги. Исключительно с целью привлечь твоё внимание.
– Надо было надеть форму? Я вспомнила твоё возмущение, когда ты ожидал увидеть женщину, а не воробышка, и подумала… Я могу переодеться.
– Не надо, Воробышек. Пусть ребёнок увидит в матери принцессу. То, что ты чистокровная, ему успеют объяснить.
Анк Флавий, сын консула, оказался копией отца. Даже смотрел на меня почти так же растерянно-недоверчиво. Я тоже растерялась. Не знаю, как общаться с детьми. Нас действительно приучают забывать их после того, как они переданы родителям или государству. Учитывая, что у «дорогой мамочки» может быть от шестидесяти и более детей, это разумно. Да и родителям-патрициям спокойнее…
«Включила» «дорогую мамочку», улыбаюсь отстранённо-доброжелательно. Консул с легатом ушли решать какие-то вопросы, а я осталась с ребёнком и наблюдателями из его однокурсников, один из которых не преминул высказаться:
– Флавий сказал, что к нему мама приедет. А это всего лишь «дорогая мамочка»!
Продолжаю улыбаться. «Не слышу» оскорбления. А вот ребёнок скользнул к говорящему и молча двинул ему в глаз. Получил сдачи, ответил болевым приёмом. И стоя над завывающим от боли противником, объявил всем:
– Это – моя мама. А тот, кто назовёт её иначе, получит в глаз!
– Правильно. А курсанты Вителлий Флавиан и Ливий получат неделю гауптвахты. За драку.
Поворачиваюсь на голос. Офицер. Форма отличается от военной. На меня смотрит с вежливым безразличием. Интересно, какой факультет Академии консул выбрал для нашего сына. Спросить сейчас? Или?.. Лучше на обратном пути. Консул с легатом вышли из административного корпуса. Наверное, скоро поедем. Какая-то неувязка с именем сына… И ребёнок смотрит на офицера удивлённо. Но не спрашивает. Все дети подтянулись и едят глазами начальство.
– Вителлий Флавиан?
– Я сказал, что в следующий раз ты приедешь навестить сына с легатом Вителлием. Мы провели обряд усыновления. Начальник Академии и куратор группы засвидетельствовали. Теперь Анк Флавий зовётся Луций Вителлий Север Флавиан.
Судя по выражению лиц сокурсников, сын поднялся на недосягаемую высоту. Придётся ему доказывать свою исключительность. Пусть привыкает.
Ребёнок старательно сдерживает слёзы. Консул сказал мне, что, отправляя сына в Академию, предупредил его о «прекрасном годе». Похоже, что мальчик только сейчас осознал, что это означает. Шагнула к нему, непроизвольно. Потом, опомнившись, остановилась. Посмотрела на консула, на легата… Вежливое безразличие. Ну конечно! Мужчины не плачут! И я не буду. Принцессы не плачут. Они улыбаются. Даже когда на самом деле плачут. Протягиваю руку, поправляю растрепавшиеся в драке волосы ребёнка. Тихо говорю:
– Помни, чей ты сын. Я люблю тебя.
Делаю шаг назад. Резко поворачиваюсь и иду к площадке, над которой завис катер. Мужчины следуют за мной. Молча. Потом консул взял меня за руку:
– Не беги, Воробышек. Мы никуда не опаздываем.
Конечно! Мы уже опоздали! Нашему сыну шестой год, и он уже не наш сын. А легата Вителлия. А если бы консул обратился за «дорогой мамочкой» на четыре года раньше, ему шёл бы сейчас десятый год. Всё равно мало… Может быть, ему лучше сейчас привыкать к новой семье. Интересно, у легата есть дети? За «дорогой мамочкой» он не обращался. А дети патрицианок долго не живут. Даже если по счастливой случайности патрицианка рождена чистокровной матерью. (У нас от патрициев в основном сыновья рождаются…) Всё-таки разница между процессами оплодотворения и вынашивания ребёнка – огромна. И матери требуются совсем другие силы, нежели отцу…
Катер забрал нас с парковочной площадки. При его величине он не смог сесть, и всё это время нарезал круги вокруг Академии, исполняя фигуры высшего пилотажа. Пижоны!
Оказалось, не пижонство, а маскировка. Прокрутили консулу беседу начальника Академии и куратора группы. Куратор – тот офицер, который отправил детей на гауптвахту. Сам обряд усыновления до невозможности официальный. Ритуальное дарение оружия с гербом дома Вителлиев Северов в том числе. Оружие отправилось в сейфовое Хранилище Академии. До семнадцати лет сын его не получит. Что ж, защитник у ребёнка теперь есть. А беседа куратора с детьми развеселила консула с легатом и вогнала меня в шоковое состояние. Не вся беседа, а лишь последний вопрос кого-то из мальчиков.