Ворон
Шрифт:
Сначала человечки и не поняли, что произошло, но потом, хорошенько разглядев это чудище, которое могло разом поглотить и их всех, и их столы — вскочили со своих мест. Раздались, похожие на комариный писк, крики — видно было, как несколько дам повалились в обморок; зато кавалеры вставали стеною, прикрывая отступление, их прекрасных избранниц — видно, они готовы уже были к гибели…
— Нет, нет. — зашептал Альфонсо. — Я не хотел… я ничего не хотел…
В воздухе просвистела стрела; словно хворостинка коснулась его щеки, отскочила в сторону…
«Нет, нет…» — в
И он уже твердо знал, что никогда уже не устремиться вверх — к воздуху, к ненужным словам, и действиям…
Смерть… Забвение… Покой…
Вскоре боль сдавила его грудь, но как же ничтожна была эта боль, против той боли, которую испытывал он раньше…
Вот выход, из сердцевины коряги — Альфонсо нашел выступ и там, проверил надежен ли он, и, тогда продолжил погружение к озерному дну.
Вот лица его коснулись водоросли. Хватаясь за их стебли, продолжал он спускаться — он знал, что, как только коснется дна, воздух вырвется из его груди.
Вот он коснулся дна, и одновременно — вспомнил Ничто — то самое в котором душа растворится в бесконечном бездействии.
Воспоминание ужаснуло, и он понял, что — это краткое мгновенье, когда мы можем творить, достигать чего-то — прекрасно. Что, быть может, все в этом мгновении проходящее, но, что может сравнится с ним наполненным так многим, еще неизвестным ему. Вспомнились слова матушки: «В мире так много прекрасных людей, эльфов, иных созданий. Так с многими из них можно быть друзьями…»
Как и следовало ожидать, в пламенной душе Альфонсо — в одно мгновенье, его чувства к жизни переметнулись от отвращения, до любви страстной. Он рванулся вверх, однако, руки его зацепились за водоросли — тогда стал отчаянно рваться, запутываясь, как в паутине, все больше и больше.
Он жаждал чувствовать, жаждал любить и ненавидеть; пусть даже и испытывать то страдание — только бы ни это Ничто!
Как же это нестерпимо для человеческого духа, когда ничего не может делать! Бесконечная пустота, без образов, без чувств — даже и помыслить об таковой страшно!
Жизнь уходила от него. Боль, не сдерживаемая уже грудью, крутилась теперь у горла, судорожными рывками пыталась разжать его челюсти… Все слабее становились его рывки. А как же он влюблен был в каждое из этих последних мгновений! Он еще мог чувствовать, двигаться, мог видеть что-то… Видеть… Нет — глаза уже наполнялись тьмою…
Когда Альфонсо только нырнул — Тьеро услышал всплеск, и верно понял все и, не теряя ни мгновенья, бросился за ним.
Он нырнул, держа пред собою клинок — и тот лучом серебристым во мраке засиял, он доплыл до самого дна, и там, увидел темный контур, который едва двигался — водоросли плотно обвили его руки и ноги, глаза были широко раскрыты, но в них была лишь тьма. Когда он размахнулся клинком, чтобы перерубить водоросли — рот его друга разжался, оттуда вырвался десятками больших и малых медуз воздуха.
Тьеро перерубил сдерживающие его водоросли. Потом — подхватил Альфонсо под мышки и сильными рывками, стал рваться к воздуху. Как же отяжелело безжизненное тело его друга — оно, наполненное водой, тянуло его ко дну, и Тьеро уже сам задыхался, чувствовал, что упускает драгоценные мгновенья.
Еще один рывок и — он вырвался в воздух.
Глубокий-глубокий, до треска в груди вдох. Потом еще и еще вдохи… Наконец, он отдышался — огляделся. Собственно, ничего не было видно. Туман успел сгустится до такой степени, что ничего кроме его призрачных, темных стен не было видно. Благо — озерцо было небольшим и, в несколько гребков он доплыл до берега. Вытянул следом за собою тело Альфонсо; повалился рядом; тяжело, отрывисто задышал…
В это время, к нему подошел, улегся в паре шагов Сереб — от коня веяло теплом.
— Ну, вот… — отдышавшись, шепотом говорил Тьеро. — Едва спаслись… Это ж надо — какое-то маленькое озерцо, едва нашей гибелью не послужило…
И тут, не получив ответа, он взглянул на своего друга, и обнаружил, что тот лежит мертвым, а из уголка его посиневших губ толи кровь, толи темная вода струиться.
И Тьеро принялся делать все то, что требовалось делать, когда человек захлебнулся, но — все было тщетно — Альфонсо оставался мертвым.
Альфонсо стоял на безбрежном снежном поле. Снег был немного сероватый, старый, такого же цвета было и небо над ним — оно сливалось с полем у самого горизонта, и, казалось, было зеркальным его отражением…
Ничто не разнообразило этого уныния, воздух был морозный, но мертвый, не знающий никакого движенья. Тут бы хоть бы что-нибудь увидеть… Ага — вон поднимается из земли, черной трещиной распускается одинокая голая ветвь. Спотыкаясь, часто падая в этом глубоком снегу, Альфонсо побрел к ветви, и вскоре увидел, что сидит на ней, внимательно смотрит на него черным, непроницаемым оком ворон.
Еще издали юноша выдохнул:
— А — это опять все ты устроил. Опять собрался мучить меня… Ну — давай, давай — у тебя кроме этого ничего не получается! Ха — даже скучно, сейчас замахаешь крыльями, налетишь — будет ветер бить, куда-нибудь нести, чего-нибудь показывать…
Ворон безмолвствовал, а Альфонсо продолжал к нему приближаться. Вот схватился за ветку, и взглянул прямо в это черное око:
— Ну, что же ты?!..
Ворон оставался недвижимым. Пар вырвавшись изо рта мертвым серым ошметком медленно опустился в снег, и слился с ним.