Восхождение
Шрифт:
– Вы живы, граф? Мы тоже!
– Вы знаете, где принц?
Первый министр выглядит моложе своих лет:
– Мы видели, как принц с началом штурма возвращался в лаборатории изъять, что нужно на случай разрушенья иль захвата одною из сторон, ведущих бой.
Граф Фредерик с недоумением:
– Так, что же, там войну ведет не принц?
Первый министр с живостью:
– К осаде замка приступили группы, вступая в перестрелки меж собою, с ракетными ударами с небес. Восток и Запад – мы меж двух
Казначей с разъяснениями:
– Принц отказался от защиты замка, поскольку мощь противников способна стереть с лица земли здесь все живое.
Сурин с сожаленьем:
– Но принц бы мог испепелить всех разом, как молнией Зевс-громовержец в гневе!
Первый министр, с силой взмахивая рукой, мол, хорошо бы:
– Принц рассудил, покоя здесь не будет. Вступить в войну ударами лучей – привлечь лишь силы к тайне этой мощи, и войнам на Земле конца не будет, пока не превратят ее в пустыню.
Проносятся по горам новые оглушительные взрывы.
Граф Фредерик, опомнившись:
– Постойте! Как же вы здесь оказались, когда в осаде замок?
Казначей превесело:
– Вы живы, граф? Уверены? И я. Всех захватив в заложники, собрали нас на водонапорной башне, с тем устроили для принца западню. Когда явился он на крыше замка, по уговору бросились мы вниз. Ужасно было. Я разбилась насмерть. И вдруг очнулась я… О, радость жизни!
Показываются, по всему, советники, но старцы предстали, кто совсем юным, кто молодым, а кто моложавым.
Сурин радостно, с невольной усмешкой:
– Воистину воскресли вы из мертвых!
Внезапно грохот и сотрясения в горах смолкают, и устанавливается тишина, совершенно необыкновенная, как утренняя или вечерняя, с особым сиянием небес, все усиливающимся, как бывает и на закате.
Вместо реки и далей за нею, возникает горное озеро, сияющее алмазной чистотой глубин, с ущельями, с заснеженными вершинами и долинами, где явно обитали люди. Казалось, природа средней полосы России, воспроизведенная в одном из отсеков Золотого парусника, сомкнулась с видами Альп. Но то была страна света.
2
Берег озера с отмелью из чистейшего песка и гальки, с лесом и лугом, с гротами в скалах, нависших над водой. Аристей и феи.
Аристей оглядывается с изумлением:
– Свершилось? Да! Какая тишина, как в летний полдень в детстве лишь бывало, и вновь один я в целом белом свете?
Разрушен замок; в пламени его и парусник растаял без следа? Знакомый берег, словно бы из детства, да только россыпь драгоценных камней, - все это настоящее, иль сон?
– За кустами раздается смех.
– Кто здесь? А, феи! Или нимфы?
Одна из фей:
– Феи! А можем мы сойти за нимф иль муз, кому как нравится нас величать, из света сотканных богинь фантазий.
Другая фея с интимно зазвучавшим голосом:
– Отчаиваться более не нужно. Все спасены. Я тоже, Аристей!
– Княгиня, это вы? Ах, вот, кто вы! Кузина милая!
Княгиня смеется
– Скорее тетя, уж коли мать твоя - моя сестра.
– А где она? Мне свидеться бы с нею, хотя боюсь.
– В чертогах Духа света. Статс-дама иль царица, я не знаю. Но, думаю, тебя захочет видеть, гордясь тобою более всего, чем вправе ей гордиться, красоте, влекущей все сердца к мечте высокой.
Аристей справляется осторожно:
– А что же сталось с парусником, где он?
Княгиня, представшая феей:
– Дух света спас корабль, столь чудесный, что в полном восхищеньи, как дитя. Он им утешен, пребывая в горе за Землю, сотрясаемую бурей земных страстей убогих и жестоких властителей, алчущих наживы; ничтожества с оружием расправы над странами и над планетой всей.
Одна из фей:
– Ах, что за шум? Здесь праздники столь редки. Рожки и флейты, нимфы и сатиры, и вправду козлоногие мужчины. Ах, что они затеяли такое?
Княгиня смеется:
– Мне кажется, то золотая свадьба Эрота и Психеи, продолженье мистерий царскосельских, Аристей!
На колеснице с сатирами, вместо лошадей, Эрот и Психея; вокруг пляшут хариты и музы, с любопытством оглядываясь по сторонам.
Хор Муз:
– Мы вознеслись в заоблачные выси, да только, кажется, не на Олимп. Гряда ль Кавказских гор? Нет, Гималаи!
Превыше этих гор нет на Земле. Здесь солнца свет сияет бесподобно, и мир царит благоуханно-нежный, нектаром напоенный - от цветов.
Для хороводов лучше места нет, хотя здесь, мнится, острова блаженных.
Поэт, выбегая к воде:
– О, музы! Сон из детства моего? Я берег узнаю и вод сиянье, и полосы песка с цветною галькой, с порханьем бабочек и с пеньем птиц, и лес высокий в синеве небес...
Хор Муз:
– И юности пленительные грезы?
Эрот и Психея прибегают, заинтересованные происшествием:
– Превыше облаков Олимп, и боги приветствуют, Психея, видно, нас.
– Ах, нет! Я узнаю Элизиум, куда сошли и боги.
Эрот возражает:
– Нет, Психея! Бессмертные исполнены величья и жизни светлой, словно месяц май.
Психея, обращая внимание на поэта:
– Кто ж это?
Эрот лукаво:
– Тсс1 На даоса похож. Поэт в годах, но юность проступает во взгляде, в голосе, - в воспоминаньях находит, верно, юным вновь себя. И, знаешь, он не здешний, с нами прибыл, воссозданный из света, как и мы.
Поэт смеется:
– Психея! О, краса! Эрот лукавый! В прекрасный миг признания и славы. Как долог был ваш путь к возвышенной мечте, с рожденьем новым в красоте.