Воспоминания Элизабет Франкенштейн

Рошак Теодор

Вернувшись вечером на постоялый двор и плотно закрыв дверь своей комнаты, я нетерпеливо развязал пакет. И что же я почувствовал в следующий миг?

Сейчас, читатель, ты это поймешь.

Вообрази ученого начала этого столетия, который посвятил свою жизнь изучению египетских древностей. И вот, вообрази, что однажды заходит капитан наполеоновской армии и кладет перед ним на стол источенный временем каменный обломок с неповторимыми, узнаваемыми знаками на поверхности. Капитан выиграл камень в карты у сослуживца. Может быть, он представляет какой-то интерес?..

А теперь вообрази, что этот ученый — Шампольон. А положили перед ним на стол Розеттский камень.

Быть может, теперь ты поймешь, как затрепетало мое сердце

при виде сокровища, лежавшего передо мной. Две старинные книги, переплетенные в кожу: одна бледно-красная, с тисненой розой на переплете; другая гладкая, бледно-лилового цвета. Далее, читатель, ты увидишь, что эти тома — «Книга Розы» и «Лавандовая книга» — были не чем иным, как ключом к иероглифическим тайнам жизни Элизабет Франкенштейн.

Я знакомлюсь с «Книгой Розы»

Когда Виктор вернулся из Тонона, я прежде всего постаралась не забывать о предупреждении Франсины. Решила, что буду держаться с ним как можно холодней и по мере возможности под каким-нибудь предлогом избегать его компании. Когда они подъехали к замку, я не бросилась навстречу, чтобы горячо обнять его, но вела себя крайне сдержанно, как если б нас только что познакомили друг с другом. Я спрашивала себя, что он подумает о моем поведении? Но я могла не волноваться. К моему удивлению, Виктор после возвращения из Тонона держался еще более отстраненно, чем это получалось у меня. Словно чья-то рука задернула между нами странный завес. Я не могла понять причины столь резкой перемены, пока однажды утром матушка не позвала меня к себе.

Теперь она говорила со мной еще печальней и еще рассеянней, нежели прежде. Она будто постоянно прислушивалась к голосу, которого я не слышала и который подсказывал ей слова.

— То, что я скажу тебе, я уже сказала Виктору, — начала она, — Для этого я и увозила его. Я взяла с него клятву, что он ни на минуту не забудет моих слов. Теперь я потребую того же от тебя. Ты и Виктор не похожи на других детей; да вы больше и не дети. Вас обоих ждет особая судьба. Я иногда уже намекала вам на это, сейчас попытаюсь объяснить, насколько могу. Видишь ту книгу на серванте? Прошу, принеси ее, — Я принесла фолиант, на который она указывала, массивный, старинный, в кожаном переплете и с золотым обрезом, — Я попрошу тебя, изучай этот труд. Я не жду, что ты поймешь все, что прочитаешь, но буду объяснять, насколько хватит моих знаний. Со временем меня сменит другой учитель, кто сведущ более моего.

Я перевернула книгу. На переплете была вытиснена прекрасная алая роза. Открыла на титульной странице. Мой взгляд приковал сверкающий красками рисунок. Он изображал двух ангелов: мальчика с красноватой кожей и огненными волосами и ослепительной красоты девочку с распущенными белокурыми кудрями почти до пят. Едва вышедшая из младенческого возраста, нагая парочка слилась в жарких объятиях, мальчик лежал на девочке, его напряженный пенис уютно устроился в ее теле. Они плавали в голубой воде; ниже был изображен зеленый луг, и из травы выглядывала голова, похожая на голову ящерицы. Над водой, раскинув крылья, парила прекрасная разноцветная птица; яркие золотые лучи расходились от нее к краям страницы.

— Прочти вот тут, — сказала матушка, проведя пальцем по надписи над рисунком. Надпись была на латинском языке, но моих знаний хватило, чтобы прочитать ее.

— «De Conjunctibus Chymicae», — сказала я.

— Можешь понять, что это значит?

— «Химическая… женитьба», так мне кажется.

— Да, обычно переводят «женитьба», — сказала матушка. — Но я предпочитаю «союз».

«Женитьба» или «союз», я все равно не представляла, что может означать эта фраза.

— Она вся на латинском? — спросила я с некоторым беспокойством, поскольку была не слишком сильна в латыни.

— Это было бы слишком большим испытанием! — засмеялась матушка. — Я приготовила для тебя перевод. Ты сможешь читать страницу за страницей на нашем родном языке.

Она достала сложенные листки, засунутые в конец книги, и развернула их. Они были покрыты французским текстом, написанным от руки.

— Вы сами это сделали? — спросила я.

— С помощью ученых, заезжавших к нам погостить.

— И я узнаю, что такое химическая женитьба?

— Рисунок, который ты видишь здесь, — это символ такой женитьбы. Мальчик и девочка обручены. Рисунок изображает их союз; но ты должна понять это правильно. Их союз — непорочный; вот почему они изображены сущими детьми. Тебе понятно, что значит «непорочный»?

Я покачала головой.

— Непорочность — обязательная вещь для молодых, особенно для молодых и красивых. Я открою тебе секрет. Непорочность — великое чудо, но только если жаждешь ее так же сильно, как другие жаждут любовных наслаждений. Я понимаю, то, чего я прошу от тебя, трудно выполнить; но это необходимо, — Она надолго замолчала, словно поджидая идущие издалека нужные слова, — Мне известно, что у вас с Виктором есть привычка вместе купаться в горном озере. Скажи мне, тебе не хватало этого в последние несколько месяцев, когда Виктора не было? Скажи чистосердечно.

— Да, немного не хватало… иногда.

— Тебе нравится быть с Виктором обнаженной?

— Да… немного…

Она понимающе улыбнулась.

— Думаю, ты скромничаешь. Не стесняйся, мне ты можешь сказать.

— Очень нравится.

— У тебя никогда не возникало чувства опасения, когда ты бывала нагишом наедине с Виктором?

По привычке, оставшейся с детства, я порывисто ответила: «Нет!» Выпалила прежде, чем успела покраснеть или начать заикаться. Это был мой способ говорить неправду.

— Ты не удивишься, узнав, что Виктору тоже не хватало игр с тобой. Это чувство, от которого вам хочется быть вместе нагишом, имеет название. Знаешь, как оно называется?

Я не представляла, о чем она спрашивает. Перебирала слова, приходившие в голову, но ни одно не годилось.

— Нам потребуется найти правильные слова для множества вещей. Например, для этого чувства: одни могут назвать его желанием, другие — похотью. Пастор Дюпен непременно назвал бы его похотью. Прямо видишь, какую отвратительную, угрюмую физиономию он скорчит при этом, правда?! А знает ли он, почему мы созданы способными на такое чувство? Он мог бы ответить, что это козни дьявола. Христиане горазды приписывать все, что их пугает, дьяволу. Почему, думаешь, они боятся плотских наслаждений? Как показал Руссо, причина ясна: они боятся тела, потому что их неправильно воспитали. Они перестали верить в невинность детей. Но в этом, как во всем остальном, мы должны следовать Природе. Этому учит нас великий философ. Предположим, мы говорим об этом желании как о голоде, своеобразном голоде. Ибо голод естественная вещь. Но голод по чему? Да, по наслаждению. Какому наслаждению? Наслаждению видеть? Прикасаться? Когда наш желудок испытывает чувство голода, мы выбираем среди многого, что способно утолить его; и каким бы сильным ни было это чувство, мы не станем есть что-то отвратительное. А этот голод, который мы называем страстью, чего он действительно жаждет? Можем ли мы быть уверены, что знаем? Многим известен лишь один род пищи, который их насыщает. Ты и Виктор узнаете, что есть нечто другое, что способно утолить этот голод и что он предпочитает. Дьявол не в аппетите, а в том, чем его утоляешь. Меж тем, боюсь, в вас пробуждается обоюдное желание. Я хочу, чтобы на время твои отношения с Виктором стали, строго говоря, невинными. Даже попрошу вас относиться друг к другу, словно вы чужие — по-дружески, конечно, и все-таки сдержанней. И не только в физическом смысле. Я бы хотела от вас сдержанности даже в мыслях. Верьте мне, когда я говорю, что это для вашего же блага. Тебе суждено стать землей для его неба. — Она странно посмотрела на меня и добавила: — Вижу, ты не понимаешь. Но ты веришь мне?