Воспоминания Элизабет Франкенштейн
Шрифт:
— Я беременна, Селеста, — сказала я, уткнувшись лицом в ее огромную грудь, затянутую фартуком, и заплакала от жалости к себе.
Хотя она вся пропиталась острыми ароматами кухни, та Селеста, за которую я так цеплялась в своей беде, была не простой кухаркой, а посвященной, читавшей список мучениц десяти веков, когда женщины собирались на поляне в лесу. Добрая, мудрая и бесстрашная Селеста! Как спокойно было в ее объятиях. Я понимала, что мое положение плохо; дитя во мне, скорее всего, не выживет, чтобы нормально родиться; скарлатина сделала мое тело негодным пристанищем. Ослабленная болезнью, я боялась, что разделю судьбу своей матери: умру родами, хотя мое дитя еще не сформировалось.
Я не имела представления, сколько времени я так мучилась. Несколько раз я, очнувшись, видела Кристину, терпеливо стоявшую у постели. Однажды она наклонилась и прошептала мне на ухо: «Когда он уйдет, я дам тебе кое-что, что успокоит боль». И действительно, позже она дала мне выпить настоя из трав, от которого голова у меня приятно закружилась, бешено скачущие мысли улеглись, еще немного — и я провалилась в сон без сновидений. В другой раз в комнате был доктор Монтро, и вид у него был мрачный, как никогда. «Скоро самое худшее будет позади». Ничего утешительней он не мог сказать. Однажды, когда он уже собирался уходить, я сквозь дремоту услышала, как он дает распоряжение Селесте сообщить обо всем Виктору и барону. Мою сонливость как рукой сняло. Когда они ушли, я закричала, зовя Селесту, и взволнованно стала умолять ее ничего не сообщать ни Виктору, ни отцу.
— Но рано или поздно они должны узнать, дорогая.
— Зачем им вообще что-то знать?
— Потому что Виктор отец ребенка. И он должен сделать то, что положено благородному человеку.
— Ты ошибаешься, полагая, что это так.
— Что ты такое говоришь, дитя? Кто же еще может быть отцом твоего ребенка?
— Это мое дело, а не слуг, — ответила я, стараясь говорить высокомерно, как матушка, когда ей возражали.
— Тебе нечего бояться, — не отступала Селеста. — Виктор женится на тебе, как и положено.
— Никогда такого не будет! Нет у меня желания выходить за Виктора, — лихорадочно заговорила я, как в бреду — Не хочу вообще его видеть. Не он отец ребенка, не он. В этом доме бывает много мужчин, приезжают, уезжают. Гнусные соблазнители, ты хорошо это знаешь, Селеста. Или я не слышала, как ты предупреждаешь горничных остерегаться гостей барона? Велишь им завязывать юбки внизу у лодыжек, когда прислуживают джентльменам. Джентльмены!Мартовские коты, вот как отец их называет. Он говорит, что они достойны уважения не больше, чем животные на скотном дворе. Помнишь, наверно, маркиза де Шательнефа, который гостил у нас в… июне, да, в июне. Так о нем было известно, что он держал по меньшей мере четверых любовниц моего возраста — и моложе. Может, это он… Пьетро делла Валле, поэт, бывший у нас до него; разве он не отвратительный rou'e? [45] Может, он отец ребенка… Как я могу сказать, кто из них, кто, кто? Их было так много, можно ли требовать, чтобы я знала, кто именно? Графиня Лендсир, когда гостит у нас, оставляет дверь своей спальни открытой — и ее мужу известно об этом. Последний раз, когда она была у нас, ее за одну ночь посетили три любовника. Как я могу назвать отца моего ребенка, если, как говорят, графиня не может поручиться за то, кто отец каждого из ее детей? Что ты так возмущаешься? Считаешь меня ангелом; но ты не знаешь меня по-настоящему. Вспомни, ведь я росла среди цыган. Жила по другим законам. Все цыганские девушки — проститутки. Моя сестра Тамара была проституткой, собственный отец…
45
Развратник (фр.).
— Дитя, дитя, ты бредишь, — сказала она, прижимая меня к себе. — Послушай меня. Мы должны сообщить Виктору…
Я, хотя и была слаба, закричала, грубо оборвав ее:
— Я здесь госпожа. Сделаешь так, как я велю. Не желаю видеть Виктора. Не смей посылать за ним. И за бароном тоже; он занят важным делом. Глупо отвлекать его из-за того, что должно произойти, не важно, что он думает об этом. Умоляю тебя! Или хочешь опозорить меня в глазах отца? Этого я тебе никогда не прощу! Ты станешь моим врагом.
Содрогаясь от рыданий, я прижалась к Селесте, ища утешения, в то же время бессильно колотя ее кулачками и клянясь, что навсегда возненавижу ее, если она не послушает меня.
— Обещай, что сделаешь, как я говорю! А лучше, раз ты моя сестра, клянись на своих ножах!
И она поклялась. Но ей не пришлось выполнять клятву. Следующим утром на рассвете я проснулась, как от толчка, и поняла, что развязка близка. Боль была такая, будто яростное копье пронзило низ живота. Повсюду кровь: простыни, покрывала — все в крови. Я пронзительно закричала, и внезапно надо мной появился темный силуэт. Человек-птица,была первая моя мысль. Но нет — то был доктор Монтро, который протянул руки и прижал меня к постели, чтобы я не свалилась на пол.
— Лежите спокойно, — скомандовал он, — Мы должны быть уверены, что вышло все, ничего не осталось.
Одной рукой доктор Монтро залез в карман и извлек инструмент, похожий на щипцы. Он начал рыться им в кровавой кучке, лежавшей меж моих ног, быстро исследуя то, что обнаружил там.
— Думаю, вышло не все, — сказал он, — Нужно подождать еще.
— Дайте мне мою микстуру, — закричала я, имея в виду успокоительный отвар, которым поила меня Селеста, стоявший сейчас на столике рядом с кроватью. Я хотела достать бутылочку, но доктор крепко держал мои руки.
— Вздор, — сказал он, — От этого никакого толку.
— Нет, это помогает… снимает боль.
— Такого не может быть. Это не порядочное лекарство, а всего лишь знахарское зелье. — И с этими словами он смахнул бутылочку со стола и снова вцепился в меня, — Будь сильной, Элизабет, — внушал он. — Никто не сможет сделать это за тебя. Придется терпеть, как терпят все женщины.
Весь день я лежала, корчась от боли; наконец под вечер схватки прекратились и на несколько часов наступило облегчение. Когда доктор Монтро вышел, Селеста прокралась ко мне с глотком своего отвара. Я жадно выпила его и смогла наконец забыться во сне. Но среди ночи мучительные схватки возобновились, сопровождавшиеся сильным кровотечением, от которого я временами теряла сознание. Дальше я лишь смутно замечала, что прошел день, за ним ночь, но ощущение времени потеряла. Еще несколько раз мое истерзанное тело пыталось избавиться от того, что чрево ревниво не отпускало. Наконец, когда в очередной раз наступили схватки, доктор Монтро решил, что больше медлить нельзя. Я слышала, как он сказал: «Она истечет кровью и умрет, если ее сейчас не почистить». Затем, склонившись надо мной и повторяя, что придется мне потерпеть, завернул вверх окровавленную ночную рубашку и запустил в меня руку. Он работал щипцами, скреб и тащил. Я мотала головой от боли. «Ну вот, теперь, думаю, все», — объявил он. Посмотрев на свои ноги, я увидела между ними кровавый комок, от одного вида которого могло стошнить. Я поняла, что в этой темно-красной массе находятся бесформенные останки моего ребенка, моего и Виктора. Доктор небрежно выдернул из-под меня простыню и завернул в нее все это. Повернулся и крикнул: «Унесите! Закопайте где-нибудь, где животные не найдут».
Только теперь я поняла, что Кристина и Селеста все это время находились в комнате, внимательно следя за действиями врача. Доктор Монтро швырнул сверток на пол к их ногам; Кристина послушно подняла его и унесла. Селесте он сказал:
— Теперь можешь привести ее в порядок. Все кончено. Ей повезло, что она выжила. Напои ее крепким бульоном, когда она сможет принимать пищу; нам нужно возместить потерю крови. — Он наклонился и отвел волосы с моего горящего лба. — Так лучше, милочка. Ребенок наверняка родился бы уродом и долго не прожил. Мы никому не расскажем, обещаю. В этом нет необходимости. Полагаю, сегодня ты получила жестокий урок. Прошу, не греши впредь.
Я потеряла сознание прежде, чем он договорил.
Открыв глаза, я ощутила свежий, приятный аромат, наполнявший комнату. На металлическом блюде возле меня тлели какие-то травы, источая прозрачный белый дымок. Но когда я окончательно пришла в себя, мне показалось, что я лишилась половины тела. Я почти не чувствовала себя от груди до ног. Посмотрев вниз, я увидела, что меня вымыли и одели; Кристина смазывала всю меня маслом и осторожно растирала ноги. Масло действовало успокаивающе, принося огромное облегчение.