Воспоминания Элизабет Франкенштейн
Шрифт:
С того дня законы электричества стали предметом его постоянного изучения. Это придало дух опасности его опытам, поскольку они проходили с применением огромной лейденской банки, которую отец привез из Лондона, еще когда Виктор был мальчишкой. Меня это устройство пугало; я видела в нем грозную и таинственную силу, словно за его стеклянными стенками сидел плененный джинн, буйный и невидимый. Я читала сообщения об ученом, который произвел электрический разряд такой силы, что целый батальон папских гвардейцев, державшихся за провод, забился в судорогах. В Ирландии ученый физик, искавший способа усилить искру, даваемую банкой, был покалечен, а во Франкфурте электрический удар убил упряжку быков. Виктор ругал меня за мои страхи, называя их женскими. Но дело было не только в страхе; еще я испытывала отвращение. Я ненавидела опыты, в которых Виктор подвергал воздействию электричества живых существ. Он уверял, что электричество омолаживает растения и животных. Он
— Когда-нибудь электрический ток излечит все болезни, какие мы только знаем, и сделает весь мир здоровым. Несильная боль не слишком большая плата за это.
Спустя несколько дней он пришел ко мне; глаза его лукаво блестели.
— Я придумал один опыт с электричеством, который, думаю, понравится тебе. Идем со мной!
В лаборатории он велел мне встать на лист стекла рядом с лейденской банкой и встал на него сам.
— Держи. — Он подал мне провод, сам взяв другой.
Я с трепетом повиновалась. Затем он потянулся ко мне, словно желая поцеловать. Но за мгновение до того, как его губы коснулись моих, между нами проскочила внезапная искра и уколола меня в верхнюю губу. В испуге я отскочила назад, едва не упав, чем вызвала хохот Виктора. Мне было вовсе не смешно, и тут я показала, что могу и разозлиться.
— Это называется «электрический поцелуй», — объяснил он, даже не попытавшись извиниться, — Повальное увлечение парижских салонов. Смотри!
И он раскрыл журнал, который держал в руке. На иллюстрации были изображены мужчина и женщина, стоящие перед электрическим аппаратом, за которым сидел оператор и крутил колесо. Пара целовалась, как мы только что, и между ними пролетала крохотная искра.
— Парижские дамы говорят, что это восхитительное применение науки об электричестве, — ухмыльнулся Виктор.
Я знала, что он потешается надо мной; Виктору доставляло удовольствие прикидываться, что, на его взгляд, женщины способны воспринимать науку только в приложении к банальным вещам. Но прежде, чем я успела выразить негодование, он стал необычайно серьезен, что всегда неотразимо действовало на меня. Он перевернул страницу.
— Вот, в том же журнале рассказывается о болонском физике по имени Гальвани, который сделал нечто совершенно невероятное. При помощи электричества он вернул мертвой материи способность движения! Посредством электрического шока смог оживить конечности мертвых существ. Видишь, лягушка дрыгает лапками? А это прибор, который он изобрел, что-то вроде электрического колеса, которое может производить последовательную серию разрядов определенной силы. Разве не удивительно, что человек придумал такое устройство? Только представь, что это сулит в будущем! Скоро мы будем в состоянии обеспечить органы трупов жизненным теплом и возрождать их. Тогда можно будет заменять поврежденный орган и продолжать жить. Не придется умирать! Это и есть подлинный эликсир бессмертия, о котором мы читали в книгах Серафины. Я бы отдал все свое состояние, чтобы заниматься исследованиями вместе с Гальвани; он штурмует последнюю твердыню Природы.
Увлечение опытами с электричеством ничуть не мешало Виктору продолжать свои занятия химической философией. Даже напротив. Он поставил себе целью стать и метафизиком, и изобретателем механических устройств. Ибо оставался убежден: все, что искали химические адепты со времен Гермеса Трижды Величайшего, достижимо, если только вооружиться правильной системой; и до этой системы, уверен был он, теперь рукой подать. Ее величественное здание уже обретало в его уме стройные черты, в которых сочеталось прошлое и будущее, фанатичная вера древних адептов и искусность последователей Гальвани.
— Разве не был Ньютон величайшим из всех алхимиков? — часто спрашивал он, — Я лишь следую его путем. Знай он об истинной мощи электричества, уверен, он использовал бы его в своих алхимических изысканиях. Но это предстоит сделать мне — или, скорее, нам с тобой. Потому что я не пойду вперед без тебя, Элизабет. Думаю, все, чему Серафина и моя матушка учили нас, говорит об этом: женитьба наших душ откроет секрет золота.
Мы с Виктором часто разглядывали рисунки в «Лавандовой книге», изображавшие обряд Грифона, и спрашивали себя: предложила бы нам Серафина исполнить столь смелый обряд? Мы говорили о нем в последнюю нашу встречу с Серафиной. Разговор был нелегким. Серафина старалась уклониться от наших вопросов; пришлось Виктору проявить настойчивость. Ему хотелось знать, в чем смысл этого обряда. На что Серафина ответила: Полет на Грифоне столь близок к совершению самой химической женитьбы, что нам не следует торопиться. Полет Грифона, предостерегла она, понимается превратно даже наиболее умудренными адептами.
— Видите ли, дети мои, книги, которые я дала вам для изучения, — великое сокровище, но требуют благоразумия от читающего. Неверное применение изложенных в них знаний способно причинить огромный вред. Всегда помните: мы имеем дело с заимствованной мудростью — я говорю «заимствованной», вместо грубого «краденой». Она была заимствована у тех, кто понимает истинный смысл Делания и роль женщины в нем. Были времена, когда женщина почиталась за то, что в ее власти давать жизнь. Это считалось великим таинством. И до сих пор остается таинством; но теперь есть мужчины, которые думают иначе, и потому должное почтение отсутствует. Мне рассказывали, что есть учебные заведения, где мужчины вскрывают тела женщин, чтобы посмотреть, как в них развивается жизнь. Они вырезают чрево и рассматривают его через лупу…
Виктор, услышав, как я охнула, поспешил поправить Серафину:
— Эти женщины мертвы. Они трупы. Мертвые не чувствуют боли.
— Да. Но где они берут их, эти мертвые тела?
— Это все бедняжки, которые умирают на улице или в лечебницах.
— А может, их крадут из могил по ночам? Ты не знаешь, что врачи занимаются такими делами?
— А если и занимаются, что тут такого? Эти тела все равно сгнили бы в земле без всякой пользы для науки.
— Для тебя не имеет никакого значения, что тела воровски выкапывают из освященной земли? — спросила Серафина.
— Но почему их нельзя препарировать? Я же препарирую свои образцы.
— Ты не видишь причины, почему с телом мужчины или женщины нельзя обращаться как с лабораторным образцом?
— Не вижу, — заявил Виктор. — Ведь надо же знать, что находится внутри тела и как оно устроено.
— А когда эти ученые мужи заглянули внутрь и увидели, как устроено тело женщины, — продолжала Серафина, — знаешь, к какому выводу они пришли? Они думают, что жизнь, развивающаяся в нем, возникает из их семени, и только из него. Они думают, женское тело всего лишь сосуд для вынашивания жизни, которую мужчины посеяли в нее. Они говорят, в мужском семени прячется целый крохотный человечек, который ждет, чтобы его поместили во чрево, — Она хрипло засмеялась, заставив Виктора поморщиться. — Можешь себе представить! Мужчины, никогда не видевшие, как ребенок появляется на свет, сочиняют подобные вещи и пишут об этом книги, чтобы другие мужчины прочитали. Вот так появляется «знание»! Подобные мужчины, безмерно гордящиеся собой, переписывают книги, авторы которых женщины, и выдают их за свои. Вот почему, на что Элизабет уже обратила внимание, женщины, появляющиеся на этих страницах, сплошь очаровательные куртизанки и рабыни, существа подчиненные. Здесь, в «Лавандовой книге», Sororвсего лишь наложница великого господина. У нее нет ни имени, ни положения, ни души. Это может быть любая женщина, незнакомка, которая приходит и уходит той же ночью, исполнив прихоть господина, словно какая-нибудь шлюха. Но это совершенно неверно. Великое Делание может быть исполнено надлежащим образом, если только мужчина и женщина глубоко знают друг друга; они должны любить друг друга и дать обет верности. Должны подняться над плотским желанием, которое первоначально бросило их друг другу в объятия, чтобы они могли увидеть в нем более высокий замысел. Ты еще не готов к этому, Виктор. Было бы очень опасно учить тебя Полету с Грифоном прежде времени. Придет день, когда ты поймешь, что я имею в виду, говоря, что мужчина и женщина должны вместе держать зверя в узде или все рухнет — к огромному несчастью Soror,которой есть много чего терять.
— Я бы никогда этого не допустил, — запротестовал Виктор, не сдерживая раздражения.
— Это ты сейчас так говоришь, мой мальчик. Но Грифона нелегко укротить. В миг желания — о! — он полетит с тобой! Он яростен, как орел, и смел, как лев. Он может быть самым свирепым из всех зверей. Он убивает, рвет на куски и пожирает тех, кто не может справиться с ним. Мы, Виктор, имеем дело с пламенными страстями. С одной стороны — любовь, с другой — вожделение; по одну сторону — мудрость, по другую — буйная страсть. Людям нелегко отличить их. Даже ты, Виктор, можешь поддаться и пойти ложным путем. Это особенность твоей мужской натуры. Вот почему я так долго учу тебя; в тебе много такого, от чего ты должен отучиться —И, щадя его уязвленные чувства, добавила: — Элизабет тоже не готова для этого обряда. Хотя по иной причине. Скажу, по какой. В землях, где практикуют обряд Грифона, женщины учатся такому танцу, который делает их живот твердым, как железо, а самих их гибкими и ловкими. Те, кто овладевает этим танцем, могут извиваться телом изящно и энергично, как змея. Тем самым они укрепляют мышцы вот здесь, в глубине лона, и потому они одновременно и сильные, и нежные. Не многие женщины овладевают этим искусством, потому что оно требует долгих упражнений. Во многих землях эти вещи известны еще только проституткам; но когда-нибудь все женщины будут учиться им. Сейчас ты сам убедишься.