Воспоминания. Стихи. Переводы
Шрифт:
пугавших меня своими размерами и своей бесчисленностью. Не будет
преувеличением сказать, что они были бесчисленны, как звезды на небе. Около
полуночи мне обыкновенно приходилось вставать с кровати, брать все, что
попадалось под руку — пальто, разную ветошь, — и наскоро импровизировать
себе постель в противоположном от кровати углу. Однако через некоторое
время я убеждался, что эти меры не помогли. В конце концов я завел обычай
перед сном выливать возле кровати несколько
49
воды, пока не образовывалось настоящее озеро. Однако вода мне доставалась
не без трудностей. Кран находился как раз под окном домовладельца. А так как
Сутин не платил за ателье, а обо мне хозяин дома не имел ни малейшего
представления, ясно, с каким страхом я крался за водой.
Внешность Сутина была мрачной, черты лица грубы. Выклянчивая что-
нибудь, он вел себя часто как беспардонный нищий. Мог обмануть, добывая
деньги, чтобы пропить их в «Ротонде» или отдать уличным женщинам.
Кисть Сутина говорила о незаурядном таланте, а палитра несла в себе такой
пламень, такую необузданную страсть, такую неизгладимую печать
сексуальности, от которых рождалось звериное желание жить. Его картины —
это его автобиография. Он не видел подлинников Ван Гога, а между тем, как он
был на него похож! Оба, когда писали картины, доходили до исступления.
Помню, как в 1918 году Сутин писал мой портрет. Он был в каком-то
экстатическом состоянии, словно одержим бесами, словно умалишенный, для
которого живая модель, то есть я, превратился в мертвую природу. Мне было
страшно ему позировать.
Сутин не хотел, чтобы видели, как он работает. Я оказался одним из
немногих свидетелей. Я видел, как он писал натюрморт с селедками, висящую
утку, кровавую тушу. Прежде чем съесть принесенную из лавки снедь, он
принимался за натюрморт и мучился, разрываемый голодом, пожирая ее лишь
глазами, не позволяя себе к ней притронуться, пока не закончит работу. Он
становился бесноватым, слюни текли у него при мысли о предстоящем
«королевском» обеде. Кто голодал, тот поймет это. Сила каждого произведения
искусства дается беспощадной правдой о своей жизни.
В начале двадцатых годов быстрое восхождение Сутина к вершине славы
казалось бы невероятным предположением. Того, кто утверждал это, сочли бы
сумасшедшим человеком. «Открыл» Сутина скульптор Мещанинов. Он первым
купил его работы.
Перевожу Малларме. Рене Гиль. Макс Жакоб.
Жак Маритен. Я представлен французским поэтам
В 1918 году я уже хорошо
свои стихи на французский. Весной мои стихи, приня
50
тые Жаном Кассу12, появились в журнале молодых французских поэтов «Ле
Лэтр Паризьен». В этот же период я познакомился с Арагоном, Аполлинером,
многими французскими художниками и поэтами.
С Гийомом Аполлинером меня познакомил Макс Жакоб, представив в
лестных для меня выражениях. Я много раз видел Аполлинера прежде, а теперь
едва его узнал: поэт вернулся с театра военных действий, был тяжело ранен.
Голова его была перевязана — ему сделали трепанацию черепа. Мы втроем до
полуночи разговаривали за столиком в «Ротонде». А через неделю после
нашего знакомства Аполлинер заболел «испанкой», лег в больницу, и через три
дня нет человека — умер!
Я тоже месяц проболел «испанкой», лежал в Париже в больнице, две недели
между жизнью и смертью. Кругом умирали. Я выжил...
В 1918 году я перевел первое стихотворение Стефана Малларме — «Другой
веер его дочери». Впервые я узнал это имя еще в Одессе — в одной из газет
прочел сонет Малларме «Лебедь» в переводе М. Волошина. А полюбил его
поэзию, как только достаточно овладел французским языком. Над страницами
его книг я думал месяцами, годами. Старался проникнуть в ясное
«расиновское» звучание его стиха в «Послеполуденном отдыхе фавна»,
разгадать неуловимую, умышленно разлитую всюду затуманенность образов. Я
поставил себе целью перевод полного собрания его стихотворений. Малларме
нельзя перевести адекватно, недаром считается, что его поэзию надо сначала
перевести на французский язык, ибо этот поэт непереводим. Говорят же
французы: «...pour traduire du Mallarmе il ne faut pas е tre mal armе »*. Я стремился
по крайней мере передать пластическое движение его раздумий в
синтаксически усложненных версиях, точнее, создать «русского Малларме».
Над произведениями мэтра я работал 17 лет. Завершил работу уже в Москве
осенью 1935 года. В загадки его стихов мне помог проникнуть один из
учеников Малларме — основоположник научной поэзии Рене Гиль. Он
«прошел» со мной всего Малларме13. Мы дружили, я часто бывал у него, вместе
мы посещали литературные собрания на улице de Rome. Кое-что пояснили мне
* Чтобы переводить Малларме, надо хорошо вооружиться.
51
Анри де Ренье, Жан де Гурмон (брат писателя Реми де Гурмона). Как известно,