Воспоминания. Стихи. Переводы
Шрифт:
и его женой: «Вместо того, чтобы так глупо убить свои лучшие годы, я поехал
бы куда-нибудь за границу...».
Корсунские приняли необыкновенное участие в моей судьбе. Анна
Иоановна, как оказалось, некоторое время жила в Париже. Она говорила об
этом так увлекательно, что я тут же решил уехать и именно в Париж. Но как это
сделать? У меня нет никаких бумаг. Только безрассудная молодость способна
найти выход из самого неприятного положения. «Я дам вам свой паспорт.
его как следует проштудируете. Прошу об одном: как только прибудете в
Париж, отошлите мне его заказным письмом». Корсунский тут же передал мне
паспорт, а его жена назвала фамилию своей знакомой, студентки Сорбонны, но
адрес ее вспомнить не смогла, назвала только бульвар Пор-Руаяль. «Да там в
эмиграции все прекрасно знают друг друга. Зайдете в русскую библиотеку или
столовую, и вам, несомненно, сообщат ее адрес. Она вас устроит».
Теперь при каждой встрече с друзьями и знакомыми на улицах Одессы в
разговорах я неизменно клонил к парижской теме. Случайно встретив
композитора Мельмейстера, я тотчас сообщил ему, что собираюсь в Париж.
Неожиданно Мельмейстер объявил мне, что он осенью едет туда же и может
дать мне адрес, по которому жил там у знакомого студента два года назад.
Удивительное дело! С Мельмейстером мы были знакомы года полтора, часто
встречались, некоторые мои стихи он даже переложил на музыку, но до сих пор
я не знал, что он бывал в Париже! Я записал адрес: месье Горбачев, бульвар
Пор-Руаяль, 88. Тот же бульвар Пор-Руаяль, который назвала несколько дней
назад жена Корсунского! Я пове-
16
селел. Теперь будущее не представлялось мне исключительно в мрачном свете.
Конечно, было бы еще лучше, если бы в Париже жил сейчас мой товарищ поэт
Семен Астров, который уехал туда еще в 1911 году, но последнее письмо от
него я получил из Италии. Он писал, что в Париже ему жилось очень плохо, что
он списался с Максимом Горьким, отправил ему свои стихи. Горький, по его
словам, вызвал его к себе, выслал деньги на дорогу.
Через родственников и знакомых я заручился двумя письмами в Каменец-
Подольск к людям, которые помогут перейти границу. Однако все попытки
избежать призыва в армию не удались. Я еду в Бельцы, где меня и призывают.
Начинаются учения. Холод, грязь, грубость фельдфебеля. Во время одного из
учений унтер-офицер дал мне пощечину за то, что я не слышал его команды,
задумался о чем-то своем. Присяги я еще не давал, и я решаю окончательно:
служить не буду, уеду. Понимаю, что денег для поездки у меня мало, однако в
тот же вечер, боясь быть
пробираюсь на вокзал, покупаю билет в Каменец-Подольск.
В городе нахожу человека, к которому у меня письмо.
— Деньги у вас есть?
— Пятьдесят два рубля!
— Хорошо, переход через границу стоит 20 рублей, но сейчас идти нельзя.
Поживите пока у меня.
Через 3 дня отправляемся в путь. Он впереди, я за ним на некотором
расстоянии. За городом он передает меня другим проводникам. Идем ночью
через волынские леса, месим грязь. Жуть, холод. При переходе по бревну через
реку я оступился, упал в воду, промок насквозь. К трем часам ночи в одном
пункте нас собралось человек пятнадцать. Проводники оставляют нас посреди
поля и уходят, чтобы узнать, кто дежурит на границе. Возвращаются часа через
два и сообщают, что сейчас идти нельзя — нет «нашего» человека. Я замерз,
дрожу всем телом. Наконец часов в 6 утра пускаемся в дорогу. Подходим к
границе, часовой поворачивается к нам спиной. Мы переходим границу через
речку Збруч. За рубль проводник переносит меня на спине, но от нетерпения, не
дождавшись берега, я спрыгиваю и опять оказываюсь в воде. Зубы стучат, но я
кричу от радости.
В первой же хате нас накормили, дали обогреться, а потом на телеге
переправили в австрийский пограничный город Скалат.
17
На радостях я зашел в корчму, и тут же рядом со мной появился худой
невзрачный человечек. Я угощал его пивом. Оказался он шпиком, следовал за
мной по городу, как тень и, наконец, отвел меня к комиссару полиции. Начался
допрос. Я знал, что военнообязанных возвращают в Россию. Чтобы доказать,
что я политэмигрант, показываю рекомендательные письма в Париж. Комиссар
с иронией и недоверием: «По паспорту вы Корсунский, но почему же в письмах
вас называют Таловым?». Я отвечаю, что я поэт, пишу под псевдонимом Талов.
Комиссар спросил, где я печатался. Называю. Он долго проверяет по картотеке.
Убеждается, что есть такой поэт — М. Талов. Тогда комиссар решил получить
от меня кое-какие сведения, попросил рассказать ему об экономическом
положении России. На это я дерзко предлагаю ему описать мне сначала
экономические положения Австро-Венгрии. Тут комиссар рассмеялся, поставил
печать мне в паспорт и разрешил следовать дальше.
Приехав в Париж, я сразу же отправил Корсунскому его паспорт. Потом я
понял, что это было ошибкой — я остался без всяких документов. Корсунский