Война в России и Сибири
Шрифт:
Вокруг огромного костра, разведенного напротив церкви, сидят русские солдаты и пленные, которых подобрали в подвалах и стогах сена. Между собой они не разговаривают, потому что не понимают друг друга, но ненависти никакой не испытывают. Сибирские молодцы угощаются кофе и не забывают немцев, а те, поначалу подавленные и боязливые, чувствуют себя уже куда вольнее. Сначала они поглядывали на русских исподтишка, а теперь стараются привлечь их внимание. Но русские совершенно равнодушны к присутствию пленных и не проявляют к ним ни малейшего любопытства. В конце концов те и другие крепко засыпают.
К нам присоединяется полковник Бирюков, и тут же прибывает первая гаубица, захваченная у немцев. В скором времени в отступающие войска противника стреляют их собственные орудия.
9. Прапорщик Севастьянов, командир батальона. Интуиция казаков
Севернее
Я отправляюсь вместе с прапорщиком Севастьяновым осматривать новые позиции. Он замечательный паренек, умный, отважный. Его назначали командовать батальоном в нашем полку, и на протяжении трех дней он командовал даже капитанами. Мы скачем на лошадях, с нами еще один офицер, но он остается далеко позади, с таким пылом мы рвемся вперед. Севастьянов представлен к Георгиевскому кресту, и ведет себя сейчас, как школьник на каникулах. Мы скачем вдоль Стыри и не раз рискуем завязнуть в болоте, куда внезапно погружаются ноги наших лошадей.
Русские солдаты, сражавшиеся два дня подряд, спавшие всего несколько часов, уже копают окопы и ладят мостки через ручьи и болота, которые накрывают воды Стыри при разливе весной.
Медленно спускаются сумерки на опустевшую равнину, по которой бежит быстрая река и на которой дымятся руины. Вдалеке чернеет лес. В городок возвращаются жители, прятавшиеся по окрестным лесам: мужчины, женщины, дети с узлами на спине.
Полковник Бирюков надеялся после двух трудных дней уложить нас в хорошие кровати. Но звонит телефон. Немедленно двигаемся дальше. Полная победа. Враг бежит по всему фронту. Нужно его преследовать, гнать как можно дальше, не дать возможности снова засесть в лесу.
Я должен отправиться к своему автомобилю, он ждет меня в 20 километрах отсюда. Попрощавшись со своим гостеприимным хозяином, я ныряю в ночную темноту следом за казаком, который «чует» правильную дорогу.
Батальон отправляется в сторону леса к северу от Новоселок. В потемках мы слышим слева и справа глухой шум солдатских сапог и видим время от времени впереди себя сплоченные небольшие группы.
Мой чудо-казак заплутался на равнине, и мы в полночь блуждаем между редкими соснами без тропы и дороги. Слева горящие Новоселки освещают заревом небо. На эту ночь меня милостиво приютили в Большой Оснице в доме, где уже расположились чиновник из Красного Креста, врач и несколько раненых. На следующее утро мой казак, над которым все смеются, с мрачным видом заявляет, что заблудился из-за меня. Вот свинья! В ответ я только пожимаю плечами. Я больше не верю тем, кто «чует», я верю карте.
10. Военнопленные
Я прибыл в штаб 40-го армейского корпуса и узнал, что наш фронт продвинулся вперед на 15 километров, что мы взяли 9 пушек разных калибров и 9000 пленных. Чтобы их допросить, понадобились пятнадцать переводчиков. Пленные часто отвечают одними жестами.
На следующий день мы наблюдали, как шли военнопленные. Солдаты изможденные, оборванные, грязные, они снова стали крестьянами и кричат местным жителям, что они свои, что они не враги. Это русины, чехи, хорваты, сербы и еще сто разных народностей австрийской империи, для которых плен означает прощание с австрийской национальностью [87] . Все они наполняют фляжки свежей водой, которую приносят им женщины.
87
Речь идет о военнопленных разных национальностей, входивших на то время в состав единой Австро-Венгерской империи; взятие в плен означало для них не только конец войны, но и прощание с еще существовавшей на тот момент Австро-Венгрией. Большинство из них вернулось из плена в уже образовавшиеся после распада империи в 1918 г. национальные государства.
Вдалеке слышится пение на немецком, поют хором и очень впечатляюще. Умоляющие крики несчастных австрийцев и громкий отчетливый хор немцев. Контраст так значителен, что мы с графом Барановым решаем взглянуть на хор за поворотом дороги. Вот и он. Это немцы, унтер-офицеры поддерживают в них боевой дух и тщательно отделяют от союзников. Презрение к их «австрийским товарищам» налицо, оно в этом обидном разъединении. Мы останавливаем их, они горячо и негодующе отзываются об австрийской армии. Общая беда не смягчает их злобы и пренебрежения. Утешение пением только для них, для немцев, а не для этих «старых баб», «сучьих свиней», сразу признавших себя побежденными, забывших, что они
88
В строю, плечом к плечу (нем.).
Под пристальным взглядом великолепных, вооруженных до зубов казаков, не испытывающих ни малейшей симпатии к немецкой колонне, но не могущих ни в чем упрекнуть столь дисциплинированных людей, немцы продолжают оглашать равнину и холмы своими старинными сентиментально-энергичными песнями.
Эпилог главы II
Брусилов предоставил резервные войска в распоряжение командования 40-го армейского корпуса. Он приказал корпусу перевести штаб в Чарторийск, за которым сразу же располагался фронт, и преследовать врага со всем возможным напором. Перед нами было почти что пустое пространство, неприятель еще не пришел в себя, и мы могли бы одним усилием взять Колки. Однако корпус не располагал достаточным количеством батарей и мог обстрелять перед атакой только километр фронта. Значит, нужно было использовать точность наводки и эффект неожиданности. Генерал Воронин получил приказ разместить оборонительные позиции на Стыри, преследовать отступающего врага оставшимися силами, опираясь на реку, а затем обойти левое крыло противника.
Генерал Воронин отказался подчиниться предложенному решению командующего. Он готов был покинуть свои позиции только при условии получения дополнительных резервов, которые позволят ему атаковать на более протяженном фронте. Возражая, он потерял три дня. Немцы получили время укрепить угрожаемый участок фронта, и русские вновь оказались в нескончаемых волынских лесах под обстрелом спрятанных в кустах пулеметов.
Брусилов был не из тех, кто прощает неповиновение. Взятие Чарторийска было в глазах Европы концом отступления и началом нового этапа войны. Ставка тоже на это рассчитывала. Генерал Воронин был отчислен в резерв [89] , хоть и обращался к старым друзьям из Ставки, друзья помочь ему не смогли.
89
Отчислен в резерв в октябре 1915 г., по распоряжению генерала А. А. Брусилова.
Несколько недель спустя операция была продолжена почти с того же самого места, где остановилась. Генерал Деникин отличился как храбростью, так и необыкновенным хладнокровием. Он ехал в открытой машине в сопровождении бронированных машин впереди войска и лично с револьвером в руке взял первых пленных.
Полковник Бирюков, командир 16-го стрелкового полка, был менее удачлив. Его полк понес большие потери во время взятия Чарторийска, он был пополнен, но в критический момент наступления солдаты дрогнули. И это закрыло для него дорогу к славе [90] . Полковник Марков, чей полк понес меньшие потери при начале операции, пожинал плоды победы. Впрочем, Брусилов судил о своих офицерах не обязательно по успехам.
90
В 1917 г. этот умный и энергичный офицер продолжал командовать полком в почетном чине генерал-майора.
По мере того, как Брусилов поднимался вверх, его офицеры тоже получали более высокие посты. На немецких фронтах – Западном и Юго-Западном – позиционная война научила молодых командиров осторожной и основательной тактике. [Л. Г.] Корнилов, [А. И.] Деникин, [С. Л.] Марков, [Н. Н.] Духонин, [А. Е.] Гутор, [В. А.] Черемисов и другие как военачальники сформировались на австрийских фронтах под командованием [Н. И.] Иванова и [А. А.] Брусилова [91] .
91
[К. В.] Сахаров, [В. О.] Каппель и др., кто отличился потом в Сибири, также служили на этом фронте.