Война
Шрифт:
– Молотка?!
– Не спрашивай только, откуда у них молоток… Ясный пень, они не знали, кто он. Думали, обычный алкаш или бомжила. Как я понимаю – под утро он отрубился и в сознание не приходил. Тогда они перессали и вызвали «скорую». Но уже было поздно. Разрыв прямой кишки, внутреннее кровотечение…
– Хуесосы.
– Я и говорю, что хуесосы. Но сейчас задача – раздуть максимальную бучу. Потому что менты будут пытаться это дело замять. Их и так уже прессуют за нападения, а они, получается, сами их провоцируют… Я уже отправил двух парней – репортера и фотографа – в больницу, завтра будет материал. Как думаешь, сможешь в «Трибуне» пробить?
– Постараюсь.
– Ну и вообще, поговори со всеми, кого знаешь… Чтобы буча была реальная… И в блогах, твиттерах чтобы писали – обязательно. Чтобы этих уродов, блядь…
– Да, понял. Сделаю, что могу.
– Ладно, пока.
– Пока.
В телефоне снова включается музыка. Андрей смотрит в окно. Забор комбината закончился, потянулись серые кварталы девятиэтажек.
Женя и Оля идут от здания университета к стоянке. Тротуар засыпан опавшими листьями.
– …зачем ей это было нужно? – говорит Женя. – Ну, я не знаю… Есть люди, которые жалуются: вот, как все надоело, как хочется сбежать от всего. Но она ж никогда ничего такого не говорила. Что депрессивная – бывало, да, но чтобы так вот…
Они подходят к машине. Женя щелкает ключом, открывает дверь, садится. Оля садится рядом.
– Может, у нее что-то было в жизни такое, и мы про это не знали? – спрашивает Женя. – И она из-за этого?
– Всякое могло быть. Ты ж ее знаешь – она далеко не самый открытый человек. Даже с друзьями…
Женя заводит машину. Включается музыка – Pink. Она задним ходом выезжает со стоянки.
– Слушай, ты, вообще, в курсе – что там за контакты у твоего Саши со Стасом?
– Да нет.
– И он тебе ничего не рассказывает? Ну, про то, где бывает, с кем общается…
Машина, выехав на улицу, набирает скорость.
– Рассказывает.
– А про Стаса ничего не говорил – я имею в виду, после первой встречи?
Оля качает головой, отворачивается к окну.
Машина останавливается на светофоре.
– Знаешь, я волнуюсь, – говорит Женя. – Он много лет назад отошел от дел, и я не хочу, чтобы были какие-то напоминания и так далее…
– Ты боишься, что Саша его может во что-то втянуть? За кого ты его принимаешь?
– Ни за кого. Я не настолько близко его знаю. Но… Да, я боюсь.
Загорается зеленый. Машина трогается.
Раннее утро. Вика выходит из дома коммуны. На ней – черная куртка, вязаная шапка. На спине – рюкзак. Она быстрым шагом пересекает двор, выходит за калитку, еще ускоряет шаг.
Вика идет по лесу, усыпанному опавшими листьями. Лес заканчивается, она выходит на грунтовую дорогу. В ветвях деревьев каркают вороны.
Старый автобус ПАЗ трясется на ухабах. Вика дремлет на заднем сиденье, положив голову на рюкзак. На сиденье перед ней – две старухи в платках и телогрейках.
Маленькая станция. Вика сидит на лавке. Она достает из рюкзака кусок батона, отщипывает от него кусочки, жует. Мимо станции проезжает товарный поезд. Мелькают вагоны, цистерны. Железнодорожник с сигаретой в зубах провожает поезд взглядом, поворачивается, смотрит на Вику. Она продолжает жевать батон.
Электричка. За окном вечереет. Вика сидит на деревянном сиденье. Сзади, спиной к ней, – мужчина и женщина за пятьдесят.
– …на аккордеоне играют, как на пианино, – говорит мужчина. – Это – интеллигентный инструмент. Это тебе не гармошка. У меня дома есть гармошка, но гармошка – это говно.
Вика смотрит в окно. Электричка проезжает мимо длинного забора, покрытого граффити.
– Девушка, вы в Москву едете?
Вика поворачивается. Напротив нее сидит парень лет двадцати пяти, в черной кожаной куртке, черной вязаной шапке, с бутылкой пива в руке.
– Нет, в Раменское.
– Какое совпадение. И я тоже в Раменское… Я сам оттуда. Нет, работаю я, само собой, в Москве, но сейчас вот ездил по делам в Воскресенск… – Парень протягивает Вике бутылку. – Пива хотите?
Вика качает головой. Парень присасывается к бутылке.
– А вы сами из Раменского? – Он смотрит на Вику.
– Нет.
– Так я и подумал. Потому что в Раменском я всех знаю. Это, я тебе скажу, деревня. Москва – тоже деревня, но большая. А Рама – маленькая деревня…
Парень делает еще глоток, придвигается ближе к Вике.
– А ты, кстати, знаешь, где я работаю? В ФСБ. И я тебе скажу, что это – самое то. Да, там кто-то может говорить, что, типа, в бизнесе денег больше. Ну да, возможно… Но я, ты знаешь, не жалуюсь… И если бы у меня спросили: ты, парень, где хочешь работать – я бы сказал: только в ФСБ. Потому что это – самое то. Не, я тебе, конечно, не скажу конкретно, что я делаю и зачем я, к примеру, ездил в Воскресенск… Но ты должна понимать, что про это я говорить не могу…
– У тебя оружие есть?
– В смысле? Сейчас, с собой? Нет, нету. А зачем оно мне сейчас? А на работе у нас насчет этого все в порядке, в сейфе пять «стечкинов»…
Электричка останавливается.
– Станция – «Платформа Сорок седьмой километр». Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Раменское».
Электричка трогается. Парень допивает пиво, ставит бутылку на пол. Она падает, катится под сиденье.
– Это самое, есть предложение. Давай мы сейчас выйдем в Раме, возьмем, там, водки, хавки какой-нибудь – и поедем ко мне? Я один живу, так что…