Воздается по вере. Грехи имеют свою цену. Книга третья

Рузант Марина

Внутри двора, на заваленном листьями плацу, кучковались небольшие группы молодых ребят-призывников по три-четыре человека. Выглядели они совсем не респектабельно, вероятнее всего, домашние выдали своим будущим защитникам если уж не совершенные обноски, то, во всяком случае, что выбросить не жалко: заношенные куртки либо короткие еле прикрывающие живот, либо, наоборот, свисающие с них как с вешалок; на ногах обуты стоптанные башмаки, хорошо хоть не лапти. В общем и в целом, вся эта разномастная и разношерстная бригада больше походила на уголовников, нежели на призывников.

На

вскидку, новобранцев насчитывалось человек двадцать пять-тридцать, зато провожающих, поддерживающих своих близких из-за ограды – не один десяток. Складывалось впечатление, что на каждого паренька приходилось от восьми до десяти человек сопровождения. Здесь присутствовали все возможные поколения родственников, начиная со стареньких бабушек и дедушек, кончая младенцами в колясках. Молодые люди, из числа сочувствующих, прибывали в изрядном подпитии. Они, шарахаясь вдоль ограды, выкрикивали наставления и поучения своим друзьям. Было не понятно – напились они прямо с утречка или «принимали» всю ночь и еще не протрезвели.

Александр с Марией не устраивали проводов и даже родителям о времени отъезда не сообщили. Так захотел сам новобранец. Праздновать, как он считал, в данном случае совершенно нечего, подвергать родителей лишним переживанием не желал, да и расходы с проездом весьма ощутимые. Уходил он в армию тихо-мирно и очень скромно. Маша разделяла мнение мужа. Положа руку на сердце, в последние дни пребывания любимого рядом, ей совсем не хотелось делить его внимание с кем-то другим, пусть даже, родителями.

День отъезда выдался на удивление мягким и спокойным. Природа будто замерла в ожидании дальнейших событий: ни ветерка тебе, ни дождя, ни солнца. Саша пробрался через толпу провожающих прямо к калитке, за ним, не выпуская руку мужа из своих ладоней, протиснулась Мария. Прежде чем предъявить документы, он обернулся к жене, резко привлек ее к себе и жадно прильнул к губам, оторвался, прижал ее голову к своему лицу и услышал, как Маша заскулила с подвыванием, словно маленький щенок, отставший от матери.

– Машенька, девочка моя, – шептал он на ухо, с трудом сдерживая себя, – я буду писать тебе каждый день. Веришь?

Маша, не прекращая подвывать и всхлипывать, кивала головой.

– Ты не заметишь, как я вернусь. Мы же еще не знаем, где мне предстоит служить. Случается, что служат недалеко, тогда будешь ко мне приезжать . . . . Родишь – меня в отпуск отпустят. Полтора года пролетят быстро, и мы опять будем вместе.

Мария невидящими от слез глазами, старалась запомнить лицо мужа, его голос, его запах, его сильные, такие родные и желанные руки.

– Машенька, любимая, не рви мне сердце. Не стой у ограды, уходи. Тебе нельзя волноваться. Ты отвечаешь за моего сына. Я напишу тебе прямо с дороги.

Саша отстранился от жены, развернулся и сделал шаг к калитке. Машины руки, только что обнимавшие мужа, упали неживыми плетьми, с губ сорвался стон. Она стояла в толпе людей, а ей казалось, что совершенно одна. Одна у калитки и в целом мире тоже одна. Жизнь остановилась в ней на целых полтора года.

Саша бравой походкой направился к входу в здание, поднялся

на крыльцо и скрылся за дверями военкомата. Мария, с трудом волоча ноги, поплелась вдоль ограды. Она нашла удобное место, откуда можно было наблюдать за происходящим и, весь двор лежал, как на ладони. Голова отчаянно кружилась и тошнота подступала к самому горлу. Чтобы не упасть, она мертвой хваткой вцепилась в прутья ограды, лицом прижалась к холодному металлу. Время потекло мимо нее. Она видела, как Саша вышел из военкомата с каким-то молодым человеком. Они остановились рядом с входом и закурили.

Муж смотрел в ее сторону, а парень что-то весело рассказывал ему. Тот кивал, явно невпопад, по большому счету, не обращая на рассказчика внимания. Супруги не только видели, они ощущали присутствие только друг друга, хотя между ними уже была целая пропасть. С крыльца, шустро перебирая ногами, спустился худощавый офицер. Прозвучали отрывистые громкие команды, напоминающие лай собаки. Призывники построились. Вокруг народ заволновался. За всеобщим шумом, Маша не слышала, о чем говорил офицер.

Строй повернулся и направился к калитке. Маша рванула к выходящим со двора, призывникам. Пробраться вперед невозможно, ряды провожающих плотно сомкнулись. Слышались крики поддержки и напутствия. Строй проследовал к автобусу, припаркованному с другой стороны проезжей части. Этот автобус стоял с самого утра. На него не обращали внимания, оказалось, напрасно. Именно ему предстояло увезти новобранцев в неизвестные дали.

Призывники дисциплинированно погрузились в автобус, расселись по местам, машина тронулась. Маша, замерев на месте, оставалась стоять на обочине, как раз напротив того места, где только что находился автобус. До самого размещения в автобусе, Саша озирался по сторонам, разыскивая взглядом жену. Куда там! За многочисленными телами и лицами, разве разглядишь единственно родной силуэт?

Люди расходились нехотя, будто еще ожидая, что автобус вернется и их сыновья, отцы, мужья, внуки радостно отправятся вместе с ними домой. Мария, не отводя глаз, все смотрела и смотрела в след автобусу, скрывшемуся за поворотом улицы. Она пришла домой, закрыла дверь на замок и легла на диван под одеяло. Теперь такое время препровождение в комнате, станет для нее основным. Ей хотелось забыться сном на все полтора года. Открыть глаза, когда жизнь вернется к ней вместе с Сашей.

Глава 2. Вы служите, мы вас подождем

Кто не ждал любимого, неважно откуда, главное – не ждал, тот не поймет тягости ожидания. Минуты растягиваются в часы, часы – в сутки, сутки – в месяцы, а месяцы – в годы. Человека, не сведущего в вопросах ожидания, всегда поражает умение ждущего терпеть и мириться с обстоятельствами. Вроде все, как всегда и, тем не менее, стоит заговорить о предмете ожидания, как человек внутренне меняется. То ли в нем мобилизуются только ему известные силы и он, преображаясь, с вдохновением и надеждой говорит об ожидаемой встрече. То ли, наоборот, с горечью, из последних сил, цепляясь за собственные доводы, строит предположения.