Воздаяние храбрости
Шрифт:
Валериан усмехнулся и подумал, что тактику сдерживания он выбрал правильную. К ядрам и пулям турецкий солдат привык, а вот молчание может его испугать. Воображение – злейший враг воина, оно покажет ему не только то, чего нет, но и то, чего быть уж никак не может. А это нам на руку.
Он отправил грека к солдатам, сказав, что заберет его на обратном пути в Праводы. А Ключарёву сказал, что хочет еще осмотреть блокгауз. Комендант начал было возражать, объясняя, как опасно даже ночью продвигаться вплотную к туркам: могут и ядро бросить, а могут и поисковую группу отправить. Но Валериан заявил
Комендант вздохнул и отправил с генерал-майором поручика с полувзводом.
До блокгауза добрались быстро и беспрепятственно, проникли один за другим в узкий проход, проделанный в частоколе, который тут же забрали снова. За оградой стоял приземистый бревенчатый каземат. Валериан заскочил внутрь, конвой остался за стенами. Потолок был низок, так что Валериану пришлось снять треуголку. Две сальные свечи выхватывали из темноты фигуры солдат, поднявшихся у стен. Валериан скомандовал «вольно», и люди опустились на земляной пол.
– Так и спите у амбразур?
– Что делать, ваше превосходительство. Мы самые ближние, – ответил поручик, единственный офицер на этом маленьком посту. – Если турок решится вдруг приступить, счет на секунды пойдет. Только бы успеть до крючка дотянуться.
Здесь уже Валериан и не знал, что сказать. Пожелал всем удачи и вышел на воздух. После спертой духоты каземата даже сырая холодная балканская ночь была ему в удовольствие. Свистел над головой ветер, слетая с вершин и гребней. Крупные гроздья звёзд висели над головой, стремительно сближая небо и землю. И вдруг совсем недалеко, левее и выше, послышался голос.
– Эй! Эй! Слушайте там! Слушайте!
Голос говорил на чистом русском языке, и солдаты заволновались.
– Свои, что ли? Свои?
– Нет, это никак не свои, – сказал Валериан, отдельно отчеканивая каждое слово. – Свои здесь стоят. Свои в кронверке, в городке. А это – чужие.
Он слышал, что часть некрасовцев [46] перебежала из Персии к туркам и теперь сражается против русской армии с двойной яростью и умением.
– Эй! – продолжал взывать неизвестный. – Убирайтесь отсюда! Оставьте туркам, что ихнее, и бегите! А то всех вырежут!
46
Некрасовцы – потомки казаков, которые ушли с Дона после поражения восстания Кондратия Булавина.
Солдаты заволновались, но не от страха, как понял Валериан, а от злости.
– Ответить, ваше сиятельство? – несмело спросил кто-то невидимый в темноте.
– Давай, – согласился коротко Валериан.
– Слушай и ты! – закричал пронзительно тот, кто испрашивал разрешения. – Мы пятками вперед бегать не можем. Не приучены. А маршруты нам присланы только в Царьград. И повернуть нам никак невозможно.
Но голос сверху продолжал взывать с упрямством муэдзина, собирающего правоверных к молитве.
– Отдайте нам генерала! Одного Мадатова, и всех пощадят!
Валериану хотелось крикнуть в ответ что-нибудь едкое, но он сдержался.
– Уходить надо, ваше сиятельство, – тихо, но настойчиво сказал поручик, посланный с ним Ключарёвым. – Может быть, так кричат, а может, прознали что-то. Кинут бомбу, а то и отряд пошлют. А нам сейчас хорошую драку не выстоять.
Валериан и сам понимал, что оставаться дольше в блокгаузе совершенно бессмысленно. Они быстро и беспрепятственно переметнулись до кронверка, а дальше Мадатов забрал своих людей, перебежчика-грека и спустился к Праводам.
Утром Валериан проснулся от совершеннейшей тишины. Было часов девять, потому что валуны, нагретые заботливым Василием, уже успели остыть. Да и солнце поднялось над гребнем и высветило крышу палатки. Мадатов быстро натянул сапоги и откинул полог.
– Что не разбудил? – окликнул он денщика.
– Так, ваше сиятельство, турка бомбов пока не бросает. А вы небось под самое утро легли, да и то долго ворочались и пёрхали так тяжело.
– Тише ты! – обрезал его Валериан. – Никто не слышал, и ты молчи!
– Пока молчу! – бесстрашно ответил Василий, раздуваясь от сознания собственной важности. – Но ужо Софье Александровне обо всем доложу. И нате-ка, Валериан Григорьевич, чайку попейте с отваром.
Валериан схватил жестяную кружку и, глотая на ходу обжигающую жидкость, быстро пошел вдоль вала навстречу прихрамывающему Купреянову.
– Что стряслось, Павел Яковлевич?
– Снайперы. Пушки молчат, а винтовочки щелкают. Свинец мимо просвистел, так камнем в коленку ударило.
– Откуда же бьют?
– Извольте посмотреть – за ночь поставили.
Большой земляной редут стал много ниже гребня, развернув стены свои и к городу, и к кронверку, и к блокгаузу. Что турки сильны в фортификации, он знал и раньше, но тут ощущалась еще чья-то сильная воля.
– Хорошо стоит. А я-то думаю – что же это они не стреляют?
– Я посчитал, – ответил педантичный, рассудительный Купреянов. – За два дня они не меньше шести тысяч снарядов бросили. А у них запас тоже не бесконечный. Думаю, что остаток приберегают они для штурма. Подойдет этот ваш Галиль-паша, сядет со своим низамом в редут и в нужный момент кинется волком. А пока они еще цепочку потянут по гребню к Варнской дороге. Сил у нас на два фронта не хватит. Если даже кронверк и вал удержим, то Дыздаркиойский редут точно упустим. Тогда же с той высоты мы все точно на блюдце. Час-полтора хорошей бомбардировки, и нет нас вовсе, до последнего генерала.
– Что думаешь делать? – спросил Валериан, отдавая кружку держащемуся рядом Василию.
– Думаю, что редут этот надобно уничтожить. Он еще не совсем готов, и людей туда посадили они немного. Возьму два батальона – егерей и полоцких мушкетеров. Короткий бросок – и мы там. Прогоним, сроем, вернемся.
Валериан подошел к ближайшему орудию и выглянул в амбразуру.
– Да, такой наглости они явно не ожидают, – пробормотал он вполголоса, оценивая высоту стен турецкого укрепления, вдруг на самом деле выросшего за ночь на пустом месте.