Воздаяние храбрости
Шрифт:
Мадатова тоже вскочила. Их взгляды скрестились примерно на одном уровне.
– Нет, Сергей Александрович, это я должна попросить прощения. Пожалуйста, останьтесь. Я стала вздорной, сварливой, безумной. Но, повторяю, это не я говорю – это обида моя шевелится. Останьтесь.
Сергей без колебаний опустился в кресло. Так же не раздумывая, как хватался за пистолет или кинжал в горах, лесах, на равнинах больших сражений, он отмел в сторону несправедливые слова расстроенной женщины.
– Я действительно знаю о похвале, поскольку помогал командующему готовить реляцию для Петербурга. Что же касается доноса, то к политическим своим делам Иван Федорович меня не только не приглашает, но даже не подпускает. Он знает о моих отношениях с князем, знает о моих докладах Алексею Петровичу. И он давно бы отправил меня вон с Кавказа, если бы… Если бы его не попросили оставить меня на привычном месте.
Новицкий перевел дыхание, взял с блюда отложенные было ножик и яблоко и заговорил снова.
– Но давайте отдадим должное генералу Паскевичу. Да, под Елизаветполем ему поначалу не хватило решительности. Но он не остался простым наблюдателем. Когда князь решительной атакой прорвал центр персов, сражение еще не закончилось. Конница Аббаса-Мирзы надавила на левый наш фланг, и все могло пойти прахом. Иван Федорович метнулся туда, остановил бегущих, дал возможность Вельяминову перегруппировать артиллерию и дождаться атаки нижегородцев.
– Которых привели вы, – перебила его Мадатова.
Новицкий поклонился учтиво, но ответил просто и коротко:
– Я только исполнял свои непосредственные обязанности. Что же касается Ивана Федоровича, то… мне кажется, что вы чересчур пристрастны. Карьеру свою он делал не на паркете, не в салонах, не в будуарах. Ведь мы – и князь, и я – слышали о нем еще во времена турецкой кампании, там, за Дунаем. Я, повторю, только слышал о нем, а вот князь, кажется, даже участвовал с ним в одном деле. Сводный отряд Ивана Федоровича удерживал тогда позицию весьма неудобную, турки подступали уверенно, и тут появился князь. Не один, разумеется, с двумя эскадронами, и атаковал так, знаете, по-гусарски. Незаметно подобрался каким-то оврагом и – лихо, коротко, отчаянным броском – ударил во фланг, в самое слабое место, как только он умеет его отыскивать. Турки бежали, Паскевич поблагодарил александрийцев, обещал, что напишет в рапорте о подвигах майора Мадатова.
– И – не написал, – не удержалась княгиня.
Новицкий надул губы и печально пожал плечами.
– Увы, увы. Все мы, в конце концов, лишь человеки. Не любит, не любит Иван Федорович признавать, что обязан кому-то и победой, и славой, и самой жизнью. Да услуга, которая уже оказана, не стоит решительно ничего.
– Князь Мадатов не торговец. Он – воин, – отрезала Софья Александровна. – Так, значит, сейчас Паскевич сводит счеты с Валерианом и за победу при Елизаветполе, и за то давнее дело в Турции.
Новицкий взял паузу на несколько секунд, пытаясь в последний раз решить: стоит ли посвящать княгиню во внутренние распри их сугубо мужского кружка? Стоит ли показывать ее мужа человеком не слишком-то ловким? «Honesty is the best policy» [42] ,– сказал бы покойный Кемпбелл, да еще бы ухмыльнулся довольный. Сергей подумал, что о сопернике своем он никогда бы не рассказал такого его жене. Но Софья Александровна, женщина проницательная и упорная, уже почувствовала, что у собеседника кое-что припрятано в глубинах души. И она уж не остановится, пока не вытащит на свет очередную историю.
42
Честность – лучшая политика (англ.).
– Понимаете, Софья Александровна, – начал он, отводя взгляд книзу и упираясь глазами в темное пятно на скатерти, там, куда отбрасывала тень его чашка. – Князь, вы же знаете, – человек верный и себе самому, и друзьям, и…
– И жене, – перебила его, улыбнувшись, княгиня.
Сергей поежился внутренне и постарался как можно быстрее перескочить опасную трещину. В своем поместье, как ему было известно, Мадатов вел себя, как истинный феодальный властитель, под стать своему своенравному деду.
– …и сослуживцам. В том числе и людям, под чьим началом он имеет честь находиться. Я имею в виду Алексея Петровича Ермолова. Князь понял, что генерал Паскевич послан на Кавказ с целью заместить нынешнего командующего. И как внутренне честный почёл обязанностью поддержать Алексея Петровича. Но как человек… скажем, восточный… избрал методы… не совсем…
– Вы хотите сказать… – начала было Мадатова, наклоняясь к столу и впиваясь взглядом в Новицкого.
– Я говорю, – поправил ее Сергей, – что он попытался заступиться за Алексея Петровича, навредив его вероятному сопернику.
– Этого не может быть, – возразила княгиня, впрочем, не слишком уверенно.
– Тем не менее так случилось. На совете перед сражением князь выступил совершенно открыто. Но после, когда армия начала преследовать отступающих персов, он затеял… извините, интригу. Он подумал, видимо, что если Паскевичу придется вернуться в Тифлис… Вернуться, не завершив кампании разгромом Аббаса-Мирзы и договором с шахом… Тогда у Ермолова будут основания посетовать на некомпетентность Ивана Федоровича.
– И что же, – покривила губы княгиня. – Он проиграл сражение?
– Нет! В любом бою, любой стычке князь действует не как политик, а как солдат. Проигранное сражение означает гибель людей. Он не может позволить себе рисковать жизнями своих подчиненных. Но князь попытался заставить Паскевича отказаться от поисков неприятеля. Дело в том, что Иван Федорович назначил генерала Мадатова провиантмейстером армии.
– Да знаю я! Сколько раз Валериан жаловался мне на дурацкое свое положение. Гусара – интендантом! – всплеснула руками Мадатова. – Да он ничего не понимает в людях, этот Паскевич!
– Да, князь был оскорблен таким назначением. Но, с другой стороны, надо понимать, что Иван Федорович по-своему отметил, выделил генерала Мадатова. Он считал, что, напротив, поставил человека на самый ответственный пост. Без хорошего снабжения невозможна никакая кампания. На энтузиазме можно выиграть сражение; можно – два. И мы это видели. Но голодная, разутая армия, лишенная боеприпасов, не выиграет войну. Она просто не дойдет до ее конца.
– И вы хотите сказать, что генералу Мадатову это неведомо?