Воздаяние храбрости
Шрифт:
– Мадат-паша обещает, что будут соблюдены все условия почетной капитуляции. Одиннадцатый батальон сохранит свой значок, его офицеры – оружие. Солдатские ружья сохранят до той минуты, когда батальон вернется на родину. В этом русское командование готово дать письменные гарантии.
Перс выслушал, выждал несколько секунд, а потом вздернул голову.
– Не надо. Мне достаточно одного слова Мадат-паши.
Отсалютовал и пошел обратно, придерживая саблю и отмахивая свободной рукой.
Через полчаса, уже спустившись вниз, уже верхами, Мадатов и Новицкий стояли бок о бок и следили за длинной вереницей сарбазов, сходивших по склону. Они несли ружья прикладами вверх и также, не перехватывая, отдавали их карабинерам, поджидавшим у начала тропы. Командира сдавшегося батальона еще не было видно, и Сергей озабоченно поглядывал вверх по склону.
– Не застрелился бы, ваше сиятельство, – озабоченно бросил он вбок, даже не глядя на князя.
Но Валериан только хмыкнул в усы.
– Поляков вспомнил, Новицкий? – спросил он, выдержав паузу.
Обоим тут же представилась памятная сцена из осени двенадцатого года: площадь небольшого белорусского городка, колонна пленных французской армии в мундирах польского легиона и капитан, заставивший сдаться своих подчиненных, спасший жизнь трем с половиной сотням чьих-то мужей, сыновей, братьев, сам падает в схватившуюся ледком лужу, рушится навзничь с простреленным сердцем, роняя маленький пистолет, хранившийся под мундиром 1.
– Не бойся и не надейся: эти стреляться не будут.
– Думаете, у них нет чести?
– Есть, Новицкий, есть, но другая. Это Азия, а не Европа. Они знают, что каждый из них – ничто. Только часть организма. Человек принадлежит толпе, толпа – городу, город – державе. Да и страна, народ тоже встроены в общее течение времени. Можешь ты отделить каплю от летящей струи? Можешь сказать, что она мокрее других? Так же и человек в Азии. Мы ищем убийцу, они вырезают селение, где он, может быть, затаился.
– Может быть? – переспросил Новицкий.
– Да, им достаточно одного подозрения. А если виноватого даже не случилось в этот момент, то наказаны его родственники, друзья. Все равно, что он сам. Я смотрю на эту толпу и думаю: а ведь среди них, возможно, есть те, кто кинул в огонь моего Петроса. Ты знаешь, как он погиб?
Сергей молча кивнул. Ему представилась кряжистая фигура управляющего княжеским замком, и он вдруг ощутил себя на его месте. Будто бы это его, Сергея Новицкого, простреленного, обездвиженного, беззащитного, хватают чьи-то грубые руки, волокут по каменистой земле и швыряют лицом вперед в самые языки разгорающегося пламени. И до того явственно он ощутил на своем теле жар занявшегося костра, что рука его невольно потянулась к рукояти трофейной сабли.
Валериан приметил это движение.
– Вот-вот, так же и мы хватались за эфесы и у Дуная. Помнишь, когда капитулировал великий визирь. А командир приказал не рубить, а приветствовать-салютовать храбрым турецким воинам. Помнишь, Новицкий?
– Помню, – коротко ответил Сергей.
И обоим им почудилось одновременно, будто бы тень генерала Ланского скользнула поверх их голов, легко коснувшись крыльями щек, забрызганных грязью и чужой кровью.
– Ну да, победили, – сказал Валериан, отвечая уже не Новицкому, а своим мыслям. – В который раз отогнали персов от ворот Грузии. Бог даст, выгоним из Закавказья. Но что же дальше, Новицкий, как нам привязать к себе эти народы? Кто был с нами на этом поле? Эскадрон армян да две-три сотни грузин. Я тебе точно скажу: они и дальше останутся в ожидании. Будут высматривать и считать – от кого же им достанется больше. А я сейчас размышляю, Новицкий, – стоила жизнь одного Петроса судьбы, скажем, всего Тифлиса? Взяли бы всех своих и отошли, скажем, за Терек.
Новицкий облокотился о переднюю луку и повернулся к Валериану. Впервые за долгие годы знакомства он видел князя в таком меланхоличном настроении. В первый раз слышал, как Мадатов произносит тирады столь длинные и не относящиеся прямо к устройству роты, батальона, полка, дивизиона или провинции.
– За Терек нам нельзя, князь. На том рубеже нам никого не сдержать.
– Так, стало быть, за главный хребет. Поставить сильные посты на всех перевалах, и пускай они здесь, внизу, творят, что им вздумается.
– А мы будем смотреть, – осторожно ответил Новицкий. – Будем смотреть, как горят дома, и слушать, как кричат дети и женщины.
Лицо Мадатова сморщилось, но он упрямо наклонил голову, словно набычился.
– Я, Новицкий, слышу, как кричит Петрос, Может быть, если закричат сотни этих сарбазов, их вопль заглушит тот единственный голос.
Сергей выпрямился.
– Одиннадцатый батальон не стоял под Шушой. Они обогнули горы и шли скорым маршем на Гянджу.
Мадатов покосился на него, но не стал спрашивать, откуда у Новицкого такие сведения. Он, как и многие в штабе Ермолова, уже успел привыкнуть к тому, что худощавый невысокий чиновник из канцелярии Рыхлевского знает все, что творится вокруг Кавказа. Если и не все, то многое.
– Значит, они невиновны?
– Они солдаты, но не убийцы. Во всяком случае, пока мы не доказали обратное.
– Стало быть, мы с тобой сделали правильно.
Мадатов потер пальцами горло, показывая, что утомлен разговором, откашлялся и толкнул вороного вперед, туда, где майор Клюки фон Клюгенау уже беседовал с командиром персидского батальона.
Рыжая лошадь Новицкого также переступила ногами, но Сергей удержал животное. Он смотрел в спину удаляющегося генерал-майора и размышлял над тем, как забавно и непросто проложен наш путь в этом мире. Полководец, увлекший за собой полковые колонны в яростную и жестокую штыковую атаку, через несколько часов рискует собственной жизнью, чтобы оставить в живых какое-то количество солдат им же разбитой армии. А потом неожиданно задается вопросом: не лучше ли вырезать их всех поголовно?
Он, Новицкий, никогда бы не смог отдать такой страшный приказ. Но он, Новицкий, никогда бы по собственной воле и не решился бы подняться к сотням разъяренных сарбазов. Даже под белым флагом.
– Об этом, Сергей Александрович, мы подумаем после, – сказал он себе. – А пока война не закончена, не время разрешать моральные антиномии.
Он поворотил лошадь, махнул рукой вахмистру и поехал назад через огромное поле, заваленное трупами персов и русских. В полутора-двух верстах на холме стоял санитарный пункт. Там ждал его Темир с запасной лошадью, и нужно было срочно намечать ближайшие действия. Командующий ожидал его донесений не позже следующего утра…
Часть третья
Глава седьмая
Патимат, горничная, давно уже ставшая если не подругой, то компаньонкой, накинула шаль на плечи Софьи Александровны. Княгиня улыбнулась и, полуобернувшись назад, кивком поблагодарила ее. Вошел лакей с лучиной и, тихо ступая, зажег поочередно свечи: и те, что висели у стен в светцах, и те, что стояли на столе в шандалах. Новицкий отпил горячего сладкого чая и едва не зажмурился от удовольствия. Петербургская зима выдалась в двадцать восьмом году холодной, и Сергей Александрович, успевший уже привыкнуть к кавказскому климату, чувствовал себя неуютно.