Возьмите нас в стаю
Шрифт:
— Если ты не хочешь об этом говорить, ничего, — Таня смотрела на зеленую лужайку. — Тем более, я все-таки не твоего вида. Я могу ошибаться. Но мне кажется, в данном случае я права. И если ты хочешь услышать, как я интерпретирую твою ситуацию, я могу тебе сказать. А там уже решай сам, что тебе с этим делать.
— Отлично, — произнес Тим довольно резко. — Как ты интерпретируешь мою ситуацию?
Ясный солнечный день сразу потерял для него всякое очарование, как и возня желтых существ в траве. Он попытался задавить это в себе: не то Джек почувствует, прибежит… Но, кажется, Джек был слишком далеко от него физически, на другом конце стадиона, и слишком поглощен игрой с новыми знакомцами, чтобы почувствовать смутные, глубинные колебания в нем. Тем более Тим прекрасно осознавал, что физически ему ничего не грозило, а Джек был натренирован в первую очередь на чувства гнева и угрозы.
— Мне кажется, это не настоящее желание услышать мои слова, — сказала Таня задумчиво, — и будь я твоим профессиональным консультантом, мне бы надо было сейчас замолчать. Но я твой друг, а потому сделаю глупость и продолжу… — она взяла расчетливо-театральную паузу. — Тим, когда ты прибыл сюда впервые, мы казались тебе похожи на… что-то кукольное? мягкие игрушки? мультяшки?
Тим не ожидал этого и посмотрел на Таню с удивлением.
— Разве я говорил тебе об этом?
— Обмолвился пару раз, не то чтобы специально, — она пожала плечами. — Назвал тети-Минин сервиз кукольным, еще была пара мелочей… О чем ты еще мне не говорил сознательно, но о чем буквально кричат некоторые твои слова и поступки, что в детстве ты пережил страшную трагедию и чуть не умер. Я потом нашла про голод на Благодати…
— Об этом я точно говорить не хочу, — перебил ее Тим.
— Я и не собираюсь, — мягко продолжила Таня. — Но дело в том, что у тебя, по сути, не было детства. Или оно рано кончилось. Сколько тебе было лет, пять?
— Одиннадцать, — поправил Тим, и тут же спохватился. — Да, пять по вашему счету.
— И вот ты увидел наш мир, а он действительно гораздо безопаснее и защищенней вашего. Плюс мы обожаем зрелища и игры, которые у вас приличны лишь подросткам… ну, не совсем, но похоже на то. И твое подсознание обрадовалось: ты попал в мир детства! А твое сознание укрепилось в мысли, что живущих здесь существ нужно защищать от людей… ну скажем так, не всех людей, а только самых глупых и агрессивных, вроде тех, что допустили голод на твоей родной планете. Ты ведь защитник по натуре, а архетип защитника очень важен в вашей культуре.
— Возможно, — Тим порадовался, что это слово на общеторговом такое короткое. Он не доверял сейчас своей способности сказать что-то длинное.
— Но тут, — продолжила Таня, — случилась катастрофа. Эти мирные, похожие на детские игрушки существа проявили агрессию, заставили тебя сделать непредставимое, то, с чем ты никак не можешь смириться. То, за что ты сразу же себя возненавидел и во время выздоровления, пытаясь загнать эту ненависть в глубь, только в ней укрепился. Часть твоего сознания из чувства самосохранения пытается перенести эту ненависть на наш мир и его обитателей. Часть — наоборот, пытается обвинить тебя самого еще и в том, что наша «невинность» была нарушена.
Тим не знал, что сказать. Он сидел и глядел перед собой.
— Но ты правда не виноват, — уверенно и тепло повторила Таня. — Не виноват в том, что воспринял нас так — это твое подсознание, его никто не контролирует. Мы не ангелы, но и сорохи не бесы, даже самые недальновидные из них. И ты не исчадие ада. У тебя не было выбора, ты защищал своих. Да ведь и Айрин жива. Это все, что имеет значение. То, что она жива. Ты ничего не сделал плохого.
— Таня… — сказал он наконец с трудом. — Я сейчас сделаю кое-что… Ты только не пугайся.
Таня кивнула.
Тогда Тим схватил ее в охапку и прижал к себе, так крепко и так бережно, как только смог.
Глава 26
Все-таки Алекс скучал по дну.
Казалось бы, зачем дно подводнику? Ил и песок только мешают в работе, а об острые скалы можно разбить голову или повредить оборудование. Но, черт возьми, должна же быть какая-то надежность. Незыблемость. Что-то, что остается неизменным, несмотря на обстоятельства.
Ему начиналось казаться, что даже тонуть было бы легче, если бы он знал, что под ним где-то глубоко лежат миллиарды лет истории Тусканора в виде подводных осадочных накоплений…
Теперь же ничего больше не казалось незыблемым.
Когда Флинт и Хонда вернулись, суета в посольстве не затихала до поздней ночи.
Никаких серьезных повреждений у них не обнаружилось, если не считать того, что у Хонды обгорели кончики ушей и макушка — у блондинок всегда кожа сгорает легче и лучше. Еще Хонда же жаловалась на боль в мышцах и в желудке от того, что наглоталась соленой воды.
Сам же Алекс был, по счастью, темнокож, а потому обладал большей резистентностью к загару, вода в желудке была для него привычной, а мышцы перенапрячь не успел. Из-за чего он в самом деле страдал, так это из-за туфель.
Еще в детстве он решил, что у каждого достойного человека должна быть какая-то одна не менее достойная слабость. Кто-то не терпит идиотов, кто-то до старости спит в обнимку с плюшевым медведем, кто-то не берет в рот алкоголя, кто-то спускает деньги на винтажные автомобили, женщин или мужчин… И алкоголь, и идиотов Алекс считал необходимыми для выбивания грантов на исследования, к плюшевым медведям, равно как к потенциальным половым партнерам, был в целом равнодушен: его единственной страстью была биология китовых, а единственной слабостью — красивая одежда.
Упомянутая пара итальянских кожаных туфель была, конечно, не лучшей в его коллекции, но Алекс их любил. Он носил их уже пять лет, скрупулезно заботился и чистил. И вот такая бесславная гибель!
Потеря шляпы тоже, конечно, была неприятной, но шляпу эту Алекс купил перед самым отлетом с Земли и не успел к ней по-настоящему привязаться. Ее потеря была всего лишь потерей денежной, тогда как туфли…
И, о изощренная жестокость, он был вынужден сбросить их с ног сам! Сам! Конечно, после морской воды они бы уже ни на что не годились, но коварство тлилилей — или слепого случая — было непредставимо и непереносимо.
Как ни странно, Хонда поняла его позицию в этом вопросе:
— Пиши полный перечень ущерба, Флинт, — сказала она ему. — Даже если ты кружевной платок из брабантских кружев утопил, все равно пиши, и не стесняйся, давай полную стоимость, без учета износа! А потом еще добавь моральный ущерб! Уж мы им впаяем!
Это радовало сердце, несмотря на то, что «платок из брабантских кружев» был, по всей видимости, очередной подколкой в адрес Алексового увлечения.
— Как же ваши призывы к доброй воли и пониманию? — укоризненно спросил доктор Леднев, который присутствовал при этом разговоре (велся он в лазарете, где доктор пристроил на Хонду мини-роботов для лечебного массажа мышц).