Возмущение Ислама

Шелли Перси Биши

15

О, ужас, о, позор — глядеть, как братья Друг с другом сочетаются резней, Звереют, на устах у них проклятья, А сам виновник там, за их спиной! — Мой юный друг, как молодость, прекрасный, Заколот был! — хранитель мой, старик, Мечом разрублен в схватке был ужасной, На землю он у ног моих поник! — Сознанье закружилось, улетело, Я был как все, мной бешенство владело.

16

И все сильней был бой, и все страшней; Среди бойцов замедлив, я увидел, Как ты гнусна, о, Ненависть, в своей Свирепости, — хотя б, кто ненавидел, Неустрашимо бился за любовь. Земля кругом как бы была изрыта, Менялся жребий

схватки вновь и вновь, И с грудью грудь была враждебно слита, Одни других душили — страшный вид! Глаза их выходили из орбит.

17

Язык их, как у бешеной собаки, Болтался, мягкий, пеной осквернен; Нужда, Чума, таящийся во мраке Безумный Лунатизм, Кошмарный Сон — Все собственной отмечено печатью, И в том была твоя печать, Война, Наемник жадный, служащий проклятью, Всю пропасть смерти видел я до дна, Все образы ее, она богата, Я видел смерть с рассвета до заката.

18

Немного оставалося бойцов, Но длился бой. В лазури небосклона, Превыше гор, на фоне их снегов, Еще возникли новые знамена: Они дрожали в тающих лучах Исчезнувшего между гор светила; Все чаще, чаще смерть у нас в рядах, И вот для всех раскрылася могила; Лишь я один лежу, сражен, но живу, И вижу смерть — ко мне спешит прилив.

19

Вдруг страх среди врагов, их разгоняя, Возник, — как будто с неба пал огонь; Топча убитых и живых роняя, — Гляжу, — бежит Татарский черный конь Гигантский; стук копыт его ужасен, И некто светлый, в белом, на коне, С мечом, и лик сидящего Прекрасен; Войска бегут, смешались, как во сне, Сквозь их ряды, с чудовищною силой, Летит как будто Ангел белокрылый,

20

Бежали все испуганные прочь. Я встал; сдержалось Призрака стремленье; И ветер наступающую ночь Наполнил как бы ласковостью пенья; Остановился конь передо мной, Мне женский лик предстал, как лик святыни, И прозвучал мне зов души родной, Пленительный, как звонкий ключ в пустыне: "Лаон, садись!" — звала она меня, И рядом с нею сел я на коня.

21

"Вперед! Вперед!" — тогда она вскричала, Взмахнув мечом над головой коня, Как будто это бич был. Ночь молчала. Как буря мчит туман, его гоня, Так мчался конь, и были мы безмолвны, Неслись, неслись, бесстрашно, как гроза; Ее волос темнеющие волны, Развеявшись, слепили мне глаза, Мы миновали дол и гладь потока, Тень от коня в ней зыблилась широко.

22

Он высекал огонь из камня скал, Копытами гремя по мертвым скатам, Поток под ним весь брызгами сверкал, И в беге, точно бурею объятом, Он мчал нас, мчал вперед и все вперед, Сквозь ночь, к горе, чья гордая вершина Светилась: там виднелся некий свод, Мерцала там под звездами руина; Могучий конь напряг сурово грудь, И наконец окончили мы путь.

23

Утес стоял в выси над Океаном, И можно было слышать с вышины, Как, скрытая нависнувшим туманом, Живет вода, и внятен звук волны, Такие звуки слышатся порою Там, где вздыхают ветры не спеша, Где в чарах, порожденных Тишиною, Как будто что поет, едва дыша; И можно было видеть, там далеко, Шатры и Море, спавшее широко.

24

Глядеть, внимать — то был единый миг, Он промелькнул — два существа родные Один в другом нашли всего родник, Всю глубь Небес, все радости земные; Во взорах Цитны — то была она — Такое было нежное сиянье, Такой бездонной грусти глубина, Что силою волшебного влиянья Я заколдован был, — и вот у

ней Невольно слезы льются из очей.

25

И скрыла омоченное слезами Она на грудь ко мне лицо свое, И обнял я усталыми руками Все тело истомленное ее; И вот, не то скорбя, не то в покое, Она сказал мне: "Минувшим днем Ты потерял сраженье в тяжком бое, А я была в цепях перед Царем. Разбив их, меч Татарский я схватила И на коня могучего вскочила.

26

И вот я здесь с тобою речь веду, Свободны мы". Она коня ласкала И белую на лбу его звезду С признательностью нежной целовала, И множество благоуханных трав Рвала ему вокруг руины сонной, Но я, ее усталость увидав, На камень усадил ее, склоненный К стене, и в уголке, меж темных мхов, Коню я груду положил цветов.

27

Был обращен к созвездиям востока В руине той разрушенный портал, Там только духи жили одиноко, Которым человек приют здесь дал, Оставив им в наследство то строенье, Над кровлею его переплелись Вокруг плюща ползучие растенья И свешивались в зал, с карниза вниз, Цеплялись вдоль седых его расщелин, И плотный их узор бел нежно-зелен.

28

Осенние здесь ветры из листов Сложили даже, силой дуновений, Как бы приют для бестревожных снов, Под нежной тенью вьющихся растений. И каждый год, в блаженном забытьи, Над этими умершими листами, Лелеяла весна цветы свои. Звездясь по ним цветными огоньками, И стебли, ощущая блеск мечты, Переплетали тонкие персты.

29

Не знаем мы, какое сновиденье В пещерах нежной страсти нас ведет, В какое попадаем мы теченье, Когда плывем во мгле безвестных вод, В потоке жизни, между тем как нами Владеют крылья ветра, — и зачем Нам знать, что там сокрыто за мечтами? Любовь сильней, когда рассудок нем. Нежней мечта, когда душою пленной Мы в Океане, в музыке Вселенной.

30

Для чистых чисто все. Мои мечты, Ее мечты — окутало Забвенье: Забыли мы, под чарой красоты, Всех чаяний общественных крушенье, Хоть с ними мы связали столько лет; На нас нашла та власть, та жажда, знанье, Что мысли все живит, как яркий свет, Всем облакам дает свое сиянье: Созвездия нам навевали сны, На нас глядя с лазурной вышины.

31

То сладкое в нас было упоенье, Когда в молчанье каждый вздох и взгляд, Исполненные страсти и смущенья, О счастье безглагольном говорят — Все грезы юных дней, их благородство, Кровь общая, что в нас, кипя, текла, И самых черт нам дорогое сходство, И все, чем наша жизнь была светла. Вплоть до имен, — все, что в душе боролось, Нашло для нас безмолвный властный голос.

32

И прежде чем тот голос миновал. Ночь сделалась холодной и туманной, С болота, что лежало между скал, Сквозь щель в руину гость пришел нежданный — Бродячий Метеор; и поднялось До потолка то бледное сиянье, И пряди голубых его волос От ветра приходили в колебанье, И ветер странно в листьях шелестел, Как будто дух шептал нам и блестел.

33

Тот Метеор облек в свое сиянье Листы, на ложе чьем я с Цитной был, И обнаженных рук ее мерцанье, И взор ее, что нежил и любил, — Одной звезды двойное отраженье, На влаге переменчивой волны, — Ее волос роскошное сплетенье, Мы оба были им окружены. И нежность губ я видел, побледневших, Как лепестки двух роз, едва зардевших.