Возрождение
Шрифт:
— Он любит учиться. Или петь народные песни — с тех пор, как у него есть гитара.
— Может быть, но вряд ли это пришло бы им в голову в первую очередь. Ты обращал внимание на ногти Кона?
Я засмеялся.
— Он грызет их как подорванный! Один раз папа обещал ему бакс, если он продержится неделю, но Кон не смог.
— Кон — нервный, Джейми. Вот что сказали бы твои родители, если были бы полностью откровенны. Тот из детей, который к сорока годам наживет язву. Когда его ударили лыжной палкой по горлу так, что пропал голос, он начал волноваться, что онемеет навсегда. Голос не возвращался, и Кон решил, что так теперь и будет.
—
— Рено — хороший врач. Внимательный. Он мигом приехал к нам, когда Морри подхватил корь, и потом, когда у Пэтси была… женская проблема. И оба раза вел себя как настоящий профи. Но у него нет той уверенности в себе, которую излучают лучшие терапевты, когда говорят: «Это пустяки, вы мигом выздоровеете».
— Но он как раз так и сказал!
— Да только Конрад ему не поверил, потому что Рено не умеет убеждать. Он умеет лечить тело, но мозг? Не очень. А исцеление наполовину происходит в мозгу. Или даже больше, чем наполовину. Кон подумал: «Он мне лжет, чтобы я привык жить без голоса. А потом скажет всю правду». Так уж твой брат устроен, Джейми. Он живет на нервах, а у таких людей случается, что их разум обращается против них.
— Он сказал, что не пойдет со мной к вам, — сказал я. — Я соврал.
— Вот как?
Непохоже было, чтобы Джейкобс удивился.
— Да. Я его попросил, но он боится.
— Никогда не сердись на него за это, — сказал Джейкобс. — Боязливые люди живут в своем личном аду. Можно сказать, что они сами его создают, — вот как Кон сам вызвал свою немоту, — но это не их вина. Так уж они устроены. И заслуживают нашего сочувствия и сострадания.
Он обернулся к пасторскому домику, который уже выглядел покинутым, и вздохнул. Потом снова повернулся ко мне.
— Может быть, ЭНС и в самом деле ему помог — у меня есть все основания считать, что теория, на которой он основан, верная. Но я в этом сомневаюсь. Джейми, скорей всего я обманул твоего брата. Заморочил ему голову. Этому учат в богословской школе, только там это называется «подпитать веру». У меня всегда хорошо получалось, и я и стыдился этого, и радовался. Я сказал твоему брату, чтобы он ожидал чуда, и включил свой, можно сказать, игрушечный электрошокер. Как только Кон задергался и заморгал, я понял, что все получится.
— Это же потрясающе! — сказал я.
— Да. И в то же время низко.
— А?
— Неважно. Главное, никогда ему об этом не рассказывай. Вряд ли он снова потеряет голос, но это не исключено.
Он взглянул на часы.
— Знаешь что? Наверное, мне пора сворачивать разговор, или я сегодня не успею доехать до Портсмута. А тебе надо домой. И твой сегодняшний визит тоже останется между нами, хорошо?
— Да.
— Ты ведь не мимо Бабули сюда шел?
Я закатил глаза, словно не веря его глупости, и Джейкобс снова засмеялся. Приятно было, что я могу его рассмешить, несмотря на все, что случилось.
— Я прошел напрямик через поле Марстеллара.
— Умница.
Я не хотел уходить, и еще меньше хотел, чтобы он уехал.
— Можно еще что-то спросить?
— Можно, только быстро.
— Когда вы читали свою… — Я не хотел произносить слово “проповедь”; казалось, в нем таилась какая-то опасность. — Когда вы говорили в церкви, то сказали, что температура молнии пятьдесят тысяч градусов. Это правда?
Его лицо осветилось, как бывало только при упоминании электричества. Его конек, как сказала бы Клер. А отец скорей всего назвал бы это одержимостью.
— Чистая
Я покачал головой.
— Только в небе.
— Прекрасное зрелище. Прекрасное и пугающее.
Он поднял глаза, словно надеясь на молнию, но небо в тот день было чистое, только маленькие облачка проплывали на юго-запад.
— Если когда-нибудь захочешь увидеть это вблизи… Ты ведь знаешь Лонгмедоу?
А как же. На полпути к Козьей горе находился общественный парк. Это и был Лонгмедоу. Оттуда открывался прекрасный вид на восток. В ясный день можно было даже разглядеть Пустыню штата Мэн во Фрипорте, а иногда — и Атлантический океан позади нее. БЮМ в августе устраивал там ежегодный пикник.
Он сказал:
— Если проехать дальше за Лонгмедоу, то увидишь ворота клуба «Козья гора»…
— …куда пускают только членов клуба и гостей.
— Верно. Классовая система во всей своей красе. Но перед самыми воротами влево отходит гравийная дорога. По ней может ездить кто угодно, потому что она принадлежит штату. Через три мили она заканчивается обзорной площадкой под названием Скайтоп. Я никогда вас туда не возил, потому что это опасное место — просто гранитный склон, заканчивающийся пропастью глубиной в две тысячи футов. Ограждения там нет, только табличка, предупреждающая, чтобы не подходили к краю. А на вершине стоит железный столб высотой двадцать футов. Он уходит глубоко в гранит. Понятия не имею, кто и зачем его там поставил, но это было очень давно. Столб должен был бы проржаветь насквозь, но он не ржавый. Знаешь, почему?
Я покачал головой.
— Потому что в него столько раз ударяла молния. Скайтоп — необычное место. Оно притягивает молнии, а этот железный шест — их средоточие.
Он мечтательно смотрел в сторону Козьей горы. Она, конечно, была невысокой по сравнению со Скалистыми горами (или даже с Белыми в Нью-Гэмпшире), но на фоне холмов западного Мэна выглядела внушительно.
— Там гром звучит громче, Джейми, а тучи ближе. Когда видишь, как они надвигаются, то чувствуешь себя совсем маленьким. А когда человека одолевают тревоги… или сомнения, то быть маленьким не так уж плохо. Ты заранее ощущаешь, что вот-вот ударит молния, потому что воздух становится неподвижным. Ощущение… не знаю, как сказать… горения без огня. Волосы встают дыбом, в груди тесно. Кожа словно бы трепещет. Ты ждешь, и когда ударяет гром, он не гремит. Он трещит, как обледеневшая ветка, когда она наконец ломается, только в сотню раз громче. Наступает тишина… и потом щелчок, похожий на звук, который издает старомодный выключатель. Ты слышишь громовой раскат, и тут является молния. Приходится щурить глаза, чтобы не ослепнуть, иначе ты не увидишь, как железный шест становится из черного бело-фиолетовым, а потом красным, как подкова в кузничном горне.
— Ух ты, — сказал я.
Он моргнул и очнулся. Пнул колесо своей новой-старой машины и сказал:
— Прости, малыш. Иногда меня заносит.
— Здорово там, наверно.
— О, там не просто здорово. Когда вырастешь, съезди туда и убедись сам. Только поосторожнее возле шеста. Из-за молний там все покрыто отколовшимся щебнем, и если он начнет оползать, можно и не суметь затормозить. А теперь, Джейми, мне правда пора.
— Как жалко, что вам надо уезжать.
Мне снова хотелось плакать, но я сдержался.