Возрождение
Шрифт:
Он всегда говорил «спасибо», и телевизор всегда включался сразу же, как только я закрывал дверь.
Эти дни тянулись долго. В курортном бассейне воду уже спустили, а для прогулок было слишком жарко. Правда, там был спортзал, и когда я не читал (в отеле обнаружилась плохонькая библиотечка, в основном состоявшая из книг Эрла Стенли Гарднера, Луиса Ламура и старых приложений к «Ридерз Дайджест» — сокращенных версий романов), то тренировался в одиночестве в этом кондиционированном раю. Я пробегал милю за милей на дорожке, проезжал милю за
Телевизор в моей комнате принимал только одну станцию — 8 канал из Поланд-Спринг, да и то с такими помехами, что смотреть было невозможно. То же относилось и к огромному экрану в Закатной гостиной. Видимо, где-то была спутниковая тарелка, но подключен к ней был только Чарли Джейкобс. Я хотел было попросить его подключить и меня, но передумал. Он мог бы и согласиться, а я больше не хотел ничего от него принимать. На дарах Чарли всегда болтался ярлычок с ценой.
Несмотря на все тренировки, спал я отвратно. После стольких лет вернулся старый кошмар: мертвые члены моей семьи за столом в столовой и заплесневелый именинный торт, исторгавший из себя громадных насекомых.
Тридцатого июля в начале пятого утра меня разбудил какой-то шум на первом этаже. Решив, что это отголоски сна, я снова улегся и закрыл глаза и уж было задремал, но тут шум послышался вновь: приглушенный звон. Возможно, кастрюль.
Я встал с постели, надел джинсы и побежал на первый этаж. На кухне никого не было, но в окне я заметил, как кто-то спускается по лестнице со стороны погрузочной платформы. Когда я выбежал на крыльцо, Дженни Ноултон садилась за руль гольф-кара с надписью «Козья гора» на борту. На пассажирском сидении стояла миска с четырьмя яйцами.
— Дженни! Подождите!
Она вздрогнула, но при виде меня улыбнулась. Я бы с радостью поставил ей «отлично» за старание, но улыбка вышла плохонькой. Со времени нашей последней встречи Дженни, казалось, постарела на десять лет, а темные круги под глазами говорили о том, что не только я мучился бессонницей. Она перестала краситься, и у корней глянцевито-черных волос проступила седина.
— Я вас разбудила, да? Простите, но вы сами виноваты. На сушилке полно кастрюль, а я задела ее локтем. Вас мама не научила пользоваться посудомойкой?
Нет, потому что посудомойки у нас никогда не было. Зато она научила меня сушить посуду на воздухе, если ее не слишком много. Но кухонные дела меня сейчас не интересовали.
— Что вы здесь делаете?
— За яйцами пришла.
— Вы знаете, что я не это имел в виду.
Дженни отвела взгляд.
— Не могу сказать. Я дала обещание. Даже подписала контракт. – Она усмехнулась. – В суде его вряд ли примут всерьез, но все равно я не собираюсь его нарушать. За мной должок, так же, как и за вами. К тому же вы скоро все сами узнаете.
— Я хочу все узнать сейчас.
— Мне пора, Джейми. Он не хочет, чтобы мы общались. Если
— Может, у вас в машине сел аккумулятор? А то вы могли бы съездить в Ярмут и купить сколько угодно яиц.
— Мне нельзя никуда выезжать, пока все не закончится. И вам тоже. Больше меня ни о чем не спрашивайте. Я хочу сдержать обещание.
— Ради Астрид.
— Ну… он мне платит за исполнение обязанностей медсестры, да так, что хватит на безбедную старость, но в основном ради Астрид, да.
— Кто за ней присматривает, пока вы здесь? Только не говорите, что никто. Не знаю, что вам рассказал Чарли, но его исцеления иногда сопряжены с побочными эффектами, которые могут быть…
— О ней прекрасно заботятся, вам не о чем волноваться. У нас… много друзей в общине.
На этот раз улыбка получилась более естественной и уверенной, и тут до меня кое-что дошло.
— Вы любовницы, правильно? Вы с Астрид?
— Партнерши. Почти сразу после легализации в Мэне однополых браков мы назначили дату свадьбы. А потом Астрид заболела. Больше я вам ничего не скажу. Я пошла. Мне нельзя надолго отлучаться. Не волнуйтесь, я не все яйца забрала.
— Почему вам нельзя надолго отлучаться?
Она покачала головой, не глядя мне в глаза.
— Мне пора.
— Когда мы с вами говорили по телефону, вы уже были здесь?
— Нет… но знала, что буду.
Я смотрел, как она катила вниз по склону, оставляя следы в бриллиантах росы. Скоро они исчезнут: день едва начался, а у меня на лбу и руках уже выступил пот. Дженни скрылась за деревьями. Я знал, что если спущусь туда, то найду тропу. А по ней доберусь до хижины. Той самой, в которой я когда-то лежал бок о бок с Астрид Содерберг. Давно, в другой жизни.
Тем же утром, в начале одиннадцатого, я читал «Загадочное происшествие в Стайлзе» (одну из любимых книг моей покойной сестры), когда по первому этажу прокатился звон. Это Джейкобс нажал на кнопку вызова. Я поднялся в люкс «Купер» в надежде, что Чарли не лежит там на полу со сломанным бедром. Волновался я зря. Он уже оделся и теперь стоял у окна, опираясь на трость. Когда Джейкобс повернулся ко мне, глаза его сияли.
— Возможно, сегодня наш день, — сказал он. – Будь готов.
Но он ошибся. Когда я принес ужин – ячменный суп и бутерброд с сыром, – телевизор молчал, а дверь он открывать отказался, крикнув мне уходить, словно капризный ребенок.
— Вам нужно поесть, Чарли.
— Мне нужен покой! Оставь меня!
Я вернулся около десяти вечера с намерением постоять у двери и послушать, работает ли телевизор. Если да, то я бы спросил Чарли, не хочет ли он перед сном съесть хотя бы тост. Телик был выключен, но Джейкобс не спал, а разговаривал слишком громким голосом, который глуховатые люди обычно используют в беседах по телефону.