Возвращение Орла
Шрифт:
И он увидел…
Вдоль правого – от косы – берега, сколько можно было различить вдаль и в высоту, сверкала… не стеклянная, а, словно из тонкой плёнки, льющейся из реки в небо воды, стена. Тучи диким табуном грудились с той, северно-западной, стороны, но стена, пропуская свет и звук – гром и молнии, сами тучи держала. Увидел, что плёнка эта начиналась не от самой воды – ветер тоже без препятствия прорывался низом, бурунил реку и гнул деревья. И ещё заметил невероятное: стена была послушна его взгляду, как оконные жалюзи, она сдвигались за взглядом вверх-вниз, Поручик решил сначала, что это ему только кажется, ему так хочется думать, и, чтобы убедиться в обратном, резко опустил
Низовой ветер мгновенно стих, волны, которые были уже в пути, бежали себе к левому берегу, а за ними, через небольшую полоску легкой ряби, начинался теперь литой штиль. Зато прорвало сверху: спущенные с цепи псы-тучи бросились в верхний проран по всему небу.
– Ну, сейчас начнётся! – Только и сказал Поручик.
– Пошла кипеть брага, – заворожено глядя на закрутившиеся тучи проговорил Аркадий, – того и гляди вместо дождя самогон закапает.
– С Орлом-то что делать?
– Обратно в палатку! Видишь же, нет для Орла катафалка, в палатку, в палатку! И зашнуруй, зальёт…
Ещё не упало ни одной капли, но воздух, казалось уже был полон воды и тревоги.
Бедный Орёл! Ломая крылья и когти, обдирая последнее оперенье, Семён и Африка потащили его назад, теперь головой вперёд, как вытащили, и уже на полкрыла занесли в палатку, как испугано-трагично закричал стоявший у кромки воды Аркадий:
– Стойте! Стойте! Смотрите – Харон!
Все повернулись к реке. Только что стальная, а теперь почерневшая, слившаяся с горизонтом гладь выделила из своей таинственной утробы ещё более черный, огромный – от оптических причуд сцепившихся воды и неба – далёкий силуэт гребца. Он, как гора, не плыл, он – надвигался, не касаясь воды и не делая взмахов веслом.
– Харон!..
– Вот и катафалк…
Не сговариваясь, сбились в кучку за спиной Аркадия. Африка неожиданно для себя перекрестился и пошёл накрывать плёнкой мотоцикл, придавливать плёнку камнями. Виночерпий закручивал и опять откручивал свою фляжку.
– А как же в милицию? – недоумённо проговорил Капитан.
– Сразу в Аид, какая уж милиция, – отозвался Семён.
Николаич чесал затылок и бурчал: «Ага… ага…».
Поручик, втянув в каком-то напряжении голову в плечи, смотрел на жадно пожирающие только что проклюнувшиеся бледные звёздочки тучи – стена, покинув небо, пряталась в реку. Всё.
– Сейчас начнётся, – сказал он ещё раз.
Только Семён и Катя стояли молча, едва касаясь друг друга плечами.
Призрак приближался… приближался и уменьшался.
Молния, в миллиарды свечей, разорвала пространство, и оторопевшие, присевшие от страха ребята, перед тем, как сердчишки их едва не порвались от мгновенно последовавшим диким грохотом, успели увидеть вонзившуюся в воду, метрах в ста сзади Харона, огненную стрелу.
«Не попала!» – подумали все разом, едва придя в себя.
Харон, снова вопреки всем законам геометрии и оптики, уменьшался.
Нижнее затишье кончилось ещё внезапней, чем началось, только на этот раз ветер упал с неба, как будто невидимый дракон спикировал на берег, и тут же стал слышен плотный шум, точно поезд наезжал неотвратимо – ливень обрушился на реку и через два вздоха готов был накрыть косу.
Чёлн ткнулся в берег у самых ног Аркадия.
Лёха вышел на берег, оглянулся на догонявшую его грозу и тряхнул своими нечёсаными патлами: «Съела?!»
«А нам-то, стриженым, и след свой замести нечем будет», – вздохнул Аркадий.
– Какая у вас палатка попустей, грозу переждать? – спросил Лёха
– Вон, брезентовая… ни одной живой души.
Перед тем, как нырнуть внутрь брезента, Лёха оглядел небо, что-то при этом неразборчиво проговаривая – с двух шагов было не слышно, а небо, кажется, услышало: молнии, словно циклопические небесные гвозди, вбивались в землю всё ближе и ближе, уже не только спереди, но и справа, и слева, грохнуло даже сзади, где ещё не всю голубизну сожрала тёмная сизая хмарь – откуда бы тут молнии и взяться? – и вот-вот ударит прямой наводкой по окружённой грозой косе, казалось, и смысл и цель её была – запрудить огнём этот песчаный клин…
– Может не надо его к покойнику?
– Да что им обоим будет!
И – накрыло! Комментировать и что-то придумывать было поздно. Как сказал Галилей, ни одно изречение не имеет такой принудительной силы, какую имеет любое явление природы.
Гроза!!! Апофеоз сексуальности, в прямом и переносном смысле – любви небесной! Трущиеся друг о друга тропосферные любовники многократно и без устали извергают огненное электричество, бьют друг в друга потоками кипучего семени, и дикие блаженные стоны их заставляют содрогаться от страха и зависти всё, так жалко копошащееся в складках земной кожи. Буря и натиск – любовь, настолько взаимная, что кажется иногда битвой не уступающих друг другу, жаждущих друг друга насильников, центробешенная сила вместе с клубящимися сизыми одеждами рвёт даже и сами тела их в недоступном смертному пониманию экстазе, и этой убийственной страстью пропитан весь мир, и уже низшие после огня сущности, наэлектризованные, пересыщенные вожделением обрушивают в разверзшееся лоно земли кипящие потоки своего семени – дождь, даждь, даждьбог… Бог!!! Кто же кроме него мог подружить, соединить две такие разные сущности – огонь и воду? Гроза – апофеоз этого единства. Водяной огонь, Огненная вода – когда они вместе, власть их беспредельна. Что земля? Что воздух? Только огонь и вода! Дрожь, восхищение, экстаз!..
14 мая 1988 года, суббота
Иван Прокопыч – Странное утро – Катенька – Лещ – Рукопись – На косе и около – Вечер
Суббота не работа: помой, да помажь, да и спать ляжь
Пословица
Иван Прокопыч
Колокола звонят в тени,
Спешат удары за ударом,
И все поют о добром, старом,
О детском времени они.
М. Цветаева, «Ока»
Когда вышел во двор, небо было чистейшее и солнце над тополями висело, как начищенная зубным порошком парадная пуговица, торжественно и радостно обещая жару и не позволяя сомневаться в исполнении обещания.
Иван Прокопыч оторопел: только что – он же не глухой и не пьяный! – только что шумел дождь! Не грозовой, гроза прошла ещё в начале ночи и где-то ближе к Коломне, не ливень, но ровный и плотный. Вот – земля-то мокрая, рябая! Кусты блестят, лужи, лужи! Обернулся: в другую сторону неба, вдоль Оки, низко над прибрежными ивами быстро уплывала синяя, точно переспелая слива, тучка. Над ней было голубое небо, под ней серая дождевая мга, а с двух боков, резко эту мгу ограничивая, торчали ноги радуги. «Откуда ж в такой… тучке столько воды?» – нелепо подумалось Ивану Прокопычу. Тучка всё удалялась, удалялась, но вдруг остановилась, двинулась назад, остановилась снова и продолжила бег по Оке вверх, будто какая-то невидимая могучая рука, как губкой, протирала ей реку.