Возвращение великого воеводы
Шрифт:
– Мы что-нибудь можем им противопоставить? – быстро спросил Сашка.
– Я пытаюсь, – ответил капитан, – сбросить скорость и повернуть направо, чтобы убрать борта из-под удара. В худшем случае мы получим удар в нос, в лучшем притремся бортом к правому дромону. А левый… Будем надеяться, что он пролетит мимо нас.
Услышав это, Адаш махнул лучникам и сбежал вниз, на палубу. Какой бы из вариантов, предсказанных капитаном, ни сбылся, предстояло готовиться к ближнему бою. Причем если дромонам – одному или обоим – удастся проделать дыру в обшивке купца, то захват чужого корабля становится залогом выживания.
– Снимай доспехи! – услышал Сашка команду Адаша и подумал: «Молодец, сообразил». – Как только первый вражеский корабль приблизится и матросы забросят кошки, всем прыгать на него. Задача – захватить корабль.
«Все правильно делает старый», – констатировал про себя великий воевода, но сам почему-то не торопился снимать с себя доспехи, несмотря на очевидность ситуации.
Купеческий корабль шел по крутой дуге, поворачивая вправо. Капитану правого дромона надо было бы отказаться от атаки и тоже повернуть вправо, увернувшись таким образом от идущего на него купца, но вместо этого он все круче и круче забирал влево, стараясь осуществить первоначальный замысел – вонзить таран в борт противнику. Но нехватка времени и пространства не дали ему возможности осуществить этот маневр. Корабли соприкоснулись левыми скулами и, сопровождаемый душераздирающим скрипом дерева, купец пополз вдоль дромона, вышибая весла из уключин. Поскольку купец был выше дромона метра на четыре, он, навалившись на него сверху, слегка накренил его так, что мачты дромона сцепились с мачтами купца. Матросы на купце забросили кошки на дромон, наскоро крепя концы у себя на корабле, а воины вельяминовской сотни, повинуясь команде Адаша, посыпались как спелые сливы сверху на дромон. Кто-то оказывался на настиле, кто-то же – сразу на верхнем ярусе, свалившись прямо на головы врагов. Те, занятые греблей почти до самой последней секунды, не успели толком изготовиться к бою, поэтому столь молниеносная атака соперника стала для них неприятным сюрпризом. Некоторые из них отправлялись на небеса, так толком и не поняв, что произошло. Но, опомнившись от первоначального шока, ромейские моряки начали оказывать сопротивление, чем еще больше раззадорили нападающих.
С высоты капитанского мостика Сашка окинул взором палубу. Посередине, возле мачты сгрудились матросы, держа наготове свои дубины. Слева, перегнувшись вниз головой, висит на фальшборте Адаш и орет: «Эй, сынки, полегче… Гребцов нижнего яруса не трогать! Они нам еще понадобятся!» «Похоже, там все в порядке, – успел подумать великий воевода. – А где же второй дромон?»
В этот момент весь корпус купца содрогнулся от мощного удара. Капитан устоял на ногах только благодаря тому, что цепко ухватился за румпель. Сашка же был сбит с ног, растянувшись во весь свой немалый рост на мостике.
– Второй дромон! – вскрикнул капитан, и в голосе его Сашка не уловил радости, ну ни на гран.
Второй дромон все-таки настиг купца и ударил его тараном в борт. Но угол атаки был слишком острым, и окованный медью таран так и не взломал обшивку, лишь надломив пару досок. Капитан прокричал что-то по-гречески, и двое матросов сразу же бросились вниз выполнять его указание.
– Надо проверить, не пошла ли вода в трюм, – пояснил он Сашке, поднимающемуся на ноги.
На дромоне, видимо, уже поняли, что их атака не принесла результата, и в пылу борьбы приняли решение не тянуть время, пускаясь на всякого рода хитрости, а закончить все здесь и сейчас. На купца полетели абордажные крюки и железные крючья-клювы деревянных лестниц. «Вот и твоя очередь настала», – услышал Сашка свой внутренний голос, сбегая с мостика на палубу. Он остановился у первой же лестницы, впившейся своим клювом в фальшборт их корабля, и потянул из ножен меч. Над фальшбортом показался шлем с пышным красным плюмажем, и Сашка махнул мечом. Одним врагом стало меньше, но рядышком, на расстоянии двух метров, на фальшборт легли еще две лестницы. Сашка глянул себе за спину. Матросы так и жмутся испуганной кучкой у мачты, Адаша же нет у левого борта. «Неужто сорвался и упал вниз?» – испугался за друга великий воевода.
– Адаш! – закричал он во всю силу своих легких.
– Я тут, государь. – Адаш оказался рядом, как всегда вовремя, чтобы обезглавить перелезающего через борт врага.
– Надо бы отозвать часть наших людей с того дромона!
– Не успеем. Надо сбросить им туда лестницы либо веревочные концы. Но матросы, кажется, ничего не соображают. Только жмутся друг к дружке, как овцы.
Во время этого короткого диалога Сашка и Адаш исправно отражали атаки врагов, лезущих вверх по трем лестницам.
– Я здесь сам справлюсь, иди на нос, – велел Адашу великий воевода. – Наверняка сейчас и там полезут.
Пока Адаш добежал до носа, там уже не только прицепили две лестницы, но двое ромеев даже успели перемахнуть через борт. Адаш пронзил одного мечом и, прикрывшись его телом, выбросил второго за борт, сбив телом противника, как тараном, еще двоих, лезущих наверх. Ситуация на носу, как и на корме вроде бы стабилизировалась, но тут между Сашкой и Адашем на борт были заброшены еще восемь лестниц. С таким количеством лезущих наверх врагов им было не справиться. Но матросы, наконец разбуженные громким карканьем своего капитана, бросились к борту, размахивая дубинами. Теперь был прикрыт и центр. Однако враг полез здесь на борт купца так активно, что матросы не смогли сдержать их у борта. Бой уже шел на палубе. Жидкая цепь матросов выгибалась внутрь, но пока еще держалась. Сашка и Адаш бросались время от времени помогать им, но тогда на палубу начинали лезть и с носа, и с кормы.
– Капитан! – Великий воевода наконец-то сообразил, как необходимо им поступить. – Надо сбросить концы на тот дромон и вызвать наших людей!
Трудно было предположить, что в этом старом, согбенном человеке скрывается столько ловкости и молодой энергии. Обрезав какую-то веревку, тянувшуюся над мостиком, и ухватившись за этот конец, он с ловкостью обезьяны, скачущей с лианы на лиану, перенесся с мостика к левому борту, пролетев над головами врагов. Чем там занимался капитан, Сашке смотреть было недосуг – ему постоянно приходилось отражать атаки сразу четырех-пяти противников. Но уже через минуту великому воеводе стало полегче, справа и слева от него в бой вступили его казаки. А еще через пару минут несколько десятков казаков заменили собой матросов, и ромеи дрогнули. Плавное отступление к правому борту тут же превратилось в бегство, и противник даже не воспользовался собственными лестницами, просто спрыгивая с купца на дромон.
Еще не все оставшиеся в живых ромеи вернулись на свой корабль, а на дромоне уже обрубили абордажные концы и отпихнулись веслами от купца. Тот, кто не успел, падал во все расширяющийся просвет между кораблями, хватаясь за весла. Кого-то подняли наверх, кто-то, менее везучий, был отброшен веслами в сторону. Казаки в горячке боя чуть было не сунулись за прыгающими в воду ромеями, но Сашке с Адашем вовремя удалось остановить их.
Дромон, натужно набирая скорость (на втором ярусе работала лишь треть весел), уходил прочь от купеческого корабля, который он только что безуспешно пытался взять на абордаж.
– Государь! Пересядем на другой дромон и догоним их! – дружно загалдели казаки, но великий воевода, подняв руку, остановил их.
– Стой! Убитые у нас есть?
– Не-е… Только матросы.
– Раненые?
– Да так, царапины…
– Все, братцы! Наша война закончилась! Вон уже виден крымский берег. А с дромоном… Бог с ним. Нам он уже не страшен. Они свое получили и больше не полезут.
На дромоне действительно и не помышляли больше ни о каких каверзах. Те, кому удалось унести ноги живым, считали, что еще счастливо отделались. На дромоне, уходящем на юго-запад, уже ставили паруса и, похоже, мечтали лишь об одном – избежать судьбы своих менее удачливых товарищей.
Оставив Адаша и капитана одних разбираться с захваченным дромоном, Сашка спустился вниз.
– Ты ранен, милый? – кинулась к нему Ольга.
– Нет, это не моя кровь, – попытался успокоить он ее. – Все уже кончилось. Теперь мы пойдем вдоль крымского берега и завтра будем в Кафе.
Ольга глубоко вздохнула. Платком она стерла чужую кровь с его лица и им же принялась стирать бурые подсыхающие пятна с его доспехов. Наткнувшись на глубокую зазубренную зарубку, принялась медленно водить вдоль нее пальцем, глядя на нее словно завороженная. Медленно, по слогам, произнесла: