Возвращение великого воеводы
Шрифт:
Такое, чтобы бабушка отказала ей в просьбе, было у Веды впервые. Другая на ее месте на этом бы и успокоилась. И действительно, ну что она может сделать, чем помочь? Похитители уже далеко, достать их нет никакой возможности…
Другая точно успокоилась бы, а то и позабыла бы о своей подруге. Но не Веда. Каждый божий день, как только выдавалась у нее свободная минутка, доставала она из своего сундука Ольгин гребень и ремешок ее дворецкого и пыталась увидеть горемычных пленников. И каждый раз пресловутое одеяло не давало ей к ним пробиться. Но однажды ее усилия были вознаграждены. Она увидела Епифания. Старик сидел у костра и что-то ел, черпая
Прошло какое-то время, и вновь Веде захотелось взглянуть, как там Ольга. А она опять с Тимофеем, счастливая, смеется… Конечно, хорошо, когда друг рядом, но знать, что у твоего друга все хорошо, что он счастлив, – это тоже неплохо.
Хотя Ольга теперь была и свободна, мысль о тех, кто посмел ее похитить, не давала Веде покоя. Получается, что похитили боярыню Ольгу для того, чтобы таким образом повлиять на великого воеводу.
Ведь бабушка, отказавшись помогать ей, одну важную вещь для Веды все-таки сказала: похищение вызвано попыткой открыть «чертово окно». Здорово, выходит, перепугались темные силы. Что же там такое важное находится за этим «окном»? Может, как в сказке, игла запрятана, на кончике которой Кощеево бессмертие подвешено? Веда вспомнила, как держались они за руки с Ириноем и Бормотуном, удерживая открытым «чертово окно», и поняла, что ей сейчас надо делать.
До Бормотуна было верст тридцать, Ириной жил поближе, но Веде нужен был именно Бормотун. Отправляться на ночь глядя в столь дальний путь было неразумно, поэтому она спокойно легла спать, а чуть свет поднялась и направила свои стопы к коллеге-колдуну.
Бормотун был мельником и жил там же, при своей мельнице. Всем известно, что все мельники – колдуны. Правда, был он совсем непохож на настоящего мельника, ибо как известно, мельник должен быть стар, неразговорчив и зловеще-мрачен, носить бородищу по пояс и длинные седые волосы. Бормотун же был молод (чуть старше двадцати лет), румян, весел и общителен.
Еще подходя к плотине, Веда заметила Бормотуна, помогающего разгрузить подъехавшую к мельнице подводу. «Вот принесла их нелегкая, – подумала Веда о приехавших крестьянах. – Скоро уж новый урожай подоспеет, а эти все старое зерно никак не смелют». Перейдя по плотине реку, Веда вышла к мельнице.
– Здравствуйте, люди добрые. Где ж сам мельник-то? – поинтересовалась она.
– Тама… – мотнул кудлатой башкой один из мужиков, и не думая отвечать на ее приветствие.
Тут заскрипела поднимаемая задвижка, вода с шумом хлынула в лоток, и колесо, мерно постукивая, начало набирать свой ход, на что в мельнице шершавым скрежетом тут же отозвались жернова.
– Эй, чего стоите-то? – раздалось изнутри мельницы. – А мешки вместо вас я подставлять буду?
Мужики тут же заспешили внутрь. Ждать Веде пришлось недолго. Видимо, зерна на помол привезли они совсем немного. Вскорости оба мужика с мешками на горбу вышли из мельницы, сгрузили мешки на подводу и, усевшись на нее, отправились восвояси. Бормотун вышел вслед за ними и буквально наткнулся на Веду.
– Веда? Кой черт тебя принес? – Судя по его реакции, он от этого визита не ожидал для себя ничего хорошего.
– Здравствуй, Бормотуша, – елейным голосом поздоровалась она. – Здоров ли ты? Как твои ладони поживают?
– Ничего поживают, – буркнул он, пряча руки за спину. – Зачем пожаловала?
– Проведать тебя захотела. На руки твои поглядеть… Может, помощь моя требуется? Ты-то не силен в знахарстве да лекарстве. Некогда ведь мельнику этими делами заниматься. У мельника и своих дел хватает. Вот…
– Ты тут мне голову не морочь, старая ведьма. Если пришла опять звать в Сходненский овраг, не пойду. Хватит мне и одного раза.
– Какая ж я старая, Бормотуша? Да и не ведьма я вовсе… Скажи, Бормотуша, раз уж ты помянул Сходненский овраг… Чего это дед Ириной тогда на тебя взъелся? С нечистым, говорил, будто ты знаешься?
– Дурак твой Ириной, – пробурчал Бормотун. – Темный я. И что с того?
– Понятное дело, – охотно согласилась с ним Веда. – Без тьмы не было бы света. Разве ж мы выбираем, какими нам стать? А без нечистой силы, поговаривают, и плотины не возведешь.
– Вот-вот, – радостно поддержал ее Бормотун. – Мельники все испокон века темные. А Ириной, старый дурак, не понимает…
– Дурак, дурак, – поддержала его Веда.
– Я ж тогда какие муки мученические принял через того Ириноя… У меня ладони горят, а он меня держит! – При воспоминании о столь неприятном для себя событии Бормотун аж зубами заскрежетал от злости. – И ради чего? Чтоб на пустыню ту лишний раз поглазеть да великана того несчастного обманом выманить?
При последних словах Бормотуна Веда навострила уши. Собственно, чего-то подобного она и ожидала. Ради такой проговорки и был затеян весь этот разговор.
– Лишний раз? Ты сказал «лишний раз», Бормотуша, да? Я не ослышалась?
– Ну, сказал… Чего привязалась… – Бормотун, кажется, понял, что сболтнул лишнее.
– Так ты бывал там, Бормотуша? Да? Расскажи… Страсть как интересно! Расскажи, будь душкой, – заныла Веда. – Нам-то, светлым, туда путь заказан.
Пока Веда продолжала канючить, упрашивая его рассказать о том мире, что находится за «чертовым окном», Бормотун, отвернувшись от нее, усиленно размышлял над тем, как ему поступить. С одной стороны, не к лицу представителю темных сил делиться своими знаниями, умениями и прочим с представителем светлых. Не принято это. А с другой… Ну, погонит он ее сейчас от себя и останется на своей мельнице один-одинешенек. И для того, чтобы переброситься хоть с кем-то парой ничего не значащих фраз, придется неизвестно сколько дожидаться каких-нибудь залетных мужичков вроде сегодняшних. И те норовят смыться поскорее. И – тишина, лишь вода шумит в колесе.
В конце концов, природная словоохотливость взяла верх над всеми остальными чувствами и резонами, и Бормотун, вновь обернувшись к Веде, изрек с самым наиважнецким видом, который только смог на себя напустить:
– Ладно. Только не здесь, пойдем к колесу.
Обойдя мельницу, они спустились к реке и остановились под самым мельничным колесом, на которое так и продолжала падать вода из лотка.
– Присядем. – Бормотун указал на лавку, стоящую у стены. Шум здесь был такой, что, для того чтобы услышать друг друга, надо было либо кричать, либо говорить в самое ухо. Если это была мера предосторожности, то самая смешная из всех, что довелось Веде увидеть за всю свою жизнь. Однако Бормотун действительно принялся шептать ей на ухо: