Возвращение. Часть 2

Ищенко Геннадий Владимирович

– Я считаю такие меры предосторожности излишними, - сказал я.
– Но мы обещали не нарушать режим и будем держать слово. Подводить вас мы тоже не собираемся.

– Хорошо, если так, - кивнул он.
– Хотите торт?

– Сами балуетесь или для нас купили?
– спросил я.

– Для вас, но и сам съем кусочек.

– Тогда хотим, - сказал я.
– Только по маленькому кусочку.

– А что так?
– поинтересовался он, заводя нас на кухню.
– В тех редких случаях, когда меня навещают внуки, они вдвоем съедают целый торт.

– Торты -

это сплошной вред, - пояснил я.
– У меня будут портиться зубы, а у Люси - фигура.

– Так уж и испортится!
– возразила подруга.

– На сколько частей резать?
– спросил куратор, достав из холодильника небольшой торт.

– На четыре, - предложила Люся.
– Что я такого смешного сказала?

– Просто вспомнил анекдот, - сказал я.
– Одна девушка спрашивает свою подругу, на сколько частей резать торт, на четыре, или на восемь. "Конечно, на четыре" - отвечает подруга: "Восемь это слишком много. Ты же знаешь, что я на диете".

– Ничего смешного, - ответила подруга, с удовольствием поедая свой кусок.
– А торт вкусный. Ешь, ничего твоим зубам от одного раза не будет. Спасибо, Федор Юрьевич, мы побежим домой, а то долго не видели родных.

– Конечно, - сказал он.
– Вы можете заходить не только по делу. Если будет желание...

– Давай сейчас разбежимся по семьям, а позже встретимся, - предложил я.
– Меня сейчас начнут пытать...

– Я хотела предложить то же самое. Я побежала, держись.

Первой за меня взялась мама.

– Геник, скажи честно, у вас с Люсей правда ничего такого не было?

– Не было, - ответил я.
– Я же вам обещал.

– А почему такая охрана, если нет опасности? Или есть?

– Просто перестраховка. Честное слово, никакой опасности нет.

Я пошел относить вещи и знакомиться со своей новой комнатой, и здесь меня взяла в оборот Татьяна.

– Не хочешь мне ничего сказать?

– Сядь!
– сказал я ей, показав на кровать.
– Вижу, что уже созрела поверить во все что угодно. Ты понимаешь, что дело серьезное и языком болтать нельзя?

– Я что, совсем дура? Если нас из-за тебя перетягивают в Москву, и тебя даже в школу собираются возить под охраной, значит, все очень серьезно. Ты ведь родителям сказал?

– Сказал, хоть и не сразу. Они сами признались, что сразу мне не поверили бы. А тебе хотел сказать позже. Я прожил восемьдесят лет, умер, и в момент смерти вся моя память передалась мне же, но в четырнадцать лет. Я твой брат, но приобретший память взрослого человека из будущего. Так вот в знании этого будущего и заключается моя ценность. Извини, но большего я тебе сказать не могу, просто не имею права. Я и родителям сказал только это, ну и еще чуточку об их жизни.

– Офигеть!
– сказала она.
– Вот почему ты стал вести себя, как взрослый. Сразу вся придурь исчезла! А Люся?

– Люся идет ко мне довеском. Она кое-что знает и очень важна для меня. Поэтому заодно носятся и с ней. Если с ней что-нибудь случится, мне все будет по фиг!

– Расскажи, что со мной будет.

– Я

не знаю. В той реальности твоя жизнь пошла совсем по-другому. Я бы сказал, что она не очень удалась, хотя у тебя на этот счет было свое мнение, или ты просто не желала это признавать. Пока могу тебе лишь посоветовать не спешить с замужеством и слушать старшего брата. Что вскинулась? Я тебя в четыре с половиной раза старше и могу, в принципе, обойтись без образования.

– Постой, выходит и песни не твои, и книги ты не сам писал?

– А чьи же еще? Назови автора! Молчишь? Вот молчи и дальше. Все равно я тебе не скажу больше, чем сказал. Позже, если приобретешь дурные привычки в питании, как это было в прошлой жизни, дам совет. Послушаешь, может быть, не заболеешь сахарным диабетом. Ты, вообще-то, чем думаешь заниматься?

– Я из-за переезда в этом году никуда не успеваю поступить. Придется куда-нибудь устроиться работать.

Она ушла, а я задумался, где могли установить микрофоны. В то, что этого не сделали за те две недели, когда квартиры стояли пустые, я не верил. Но так просто их не найти. Вот где бы я их установил? Скорее всего, просверлил бы стены со стороны квартиры нашего куратора и вел бы запись. Придется всех предупредить, чтобы не болтали лишнего, а обычную болтовню пусть пишут. И надо будет купить магнитофон. Включил погромче и разговаривай себе на здоровье. Слава богу, цифровой обработки звука еще не придумали. Я вышел из комнаты и пошел на кухню.

– Мам, - обратился я к матери.
– Что там с выпуском книги?

– Совсем забыла!
– сказала она.
– Выпустили твою книгу. Мы твой экземпляр забрали, и Тане удалось купить три книги. Больше не получилось: их все расхватали. Деньги тоже забрали. Из-за переезда их на книжку не положили, поэтому бери из шкатулки. Что-то хотел купить?

– Да, - сказал я.
– Хочу купить магнитофон. Ладно, это не горит. Я побежал к Черезовым.

– Пришло сообщение из Турции, - сказал Брежнев.
– Все, как в распечатках. Сильное землетрясение и больше двух тысяч погибших. Надо решать насчет этого урагана. Кубинцев, по крайней мере, нужно предупредить. Фидель, если попросить, промолчит.

– Там, кажется, больше всего досталось Гаити, - сказал Суслов.
– Но с Дювалье у нас никаких контактов нет и не будет. Да и не поверит там никто.

– От "Инесс" и кубинцам досталось, - Брежнев взял распечатку.
– Сотни погибших, сто пятьдесят тысяч беженцев. Там у них был потоп. Надо срочно увеличивать группу, действующую на заграницу. И готовиться к американским бомбардировкам Ханоя. До декабря вся техника и люди должны уже быть там.

– Число людей с допуском постоянно растет, - недовольно сказал Суслов.
– А нужно еще создать группу по катастрофам, связанным с техникой. И Глушкова придется подключать, у них там было несколько аварий с ракетами. Необходимо потрясти Комитет, особенно его первое и шестое управления. Пусть Семичастный дает людей. И нужно будет придумать какую-нибудь легенду вроде той, которую белорусы придумали для нас.