Вперед в прошлое!

Ратманов Денис

— Ни хвоста, ни чешуи! — Друг дал мне «пять», и мы разошлись.

Когда вырулили со двора, Наташка восхищенно выдохнула:

— Пашка! Так это ты, что ли, воров повязал?

— Просто квартиру запер, — отмахнулся я, — и ментов вызвал. А вообще на месте следователя я поговорил бы с домушниками, выяснил, кто их навел.

— Знаешь что. Мне пофиг, если ты — не мой брат, — сказала она совершенно серьезно. — Главное, что ты за меня.

Некоторое время мы шли молча. Только на остановке Наташка попросила:

—

Научишь меня рыбачить? Все равно мне пока продавать нечего.

К молу мы добрались в два часа дня. В субботу, в выходной, сотни людей вышли на набережную, расстелили картонки и продавали ненужное. Девчонки носили мороженое в сумках-холодильниках, мимо прошла женщина с самодельной кофемашиной: двумя огромными термосами, приспособленными на тележке.

А чуть дальше расположились челноки привезшие из Турции вожделенный импортный шмот. Туда нам лучше не ходить — Наташка слюной захлебнется.

Я вспомнил, как чуть не поплатился жизнью за то, что недооценил гопников, и сказал Наташе:

— Постой пока здесь.

— Ты куда? Я с тобой! — Она рванула за мной к старьевщикам, говоря: — Что ты задумал?

— Вооружиться. Купить карабин, ну, как у альпиниста, вместо кастета. Или цепь, на каких собак водят.

— А-а-а.

Мы двинулись между рядами, поглядывая на товар, разложенный на газетах: старинные сервизы — символ достатка в Советском Союзе, — фарфоровые балерины и слоники, вилки, ложки, сковородки, стариковские шмотки, радиодетали, выцветшие и относительно новые журналы, коллекции календариков, пластинки, потемневшие бусы, сигареты поштучно, семечки, пирожки, вязаные вещи, шапки из нутрии.

— Для собак у кого-то что-то есть? — спросил я у сухонького мужика, торговца книгами.

Он пожал плечами.

— Без понятия, молодой человек.

И отвернулся. Нас за покупателей не принимали, а когда проходил кто одетый поприличнее, его зазывали, хвалили свой товар, как я — ставриду на остановке.

Я остановился напротив лежащих на газете ремней, портупеи, фуражки и кортика. Поднял взгляд на старушку в сизом газовом платке. Видно было, что стыдно ей и боязно. Что она продает последнее и самое дорогое.

— Здравствуйте, — сказал я непонятно зачем: — Это флотский кортик? Сколько вы за него хотите?

— Двадцать пять тысяч всего. Он именной. Это память.

Что-то около двадцати долларов. Вспомнилось, что мать в прошлом году дедов тоже продала, подарила отцу на день рождения часы. Наташка тогда еще сказала, что это к расставанию. Что ж, будем надеяться.

Хотелось сказать: «Нельзя продавать память, оставьте внукам» — но кто я ей, чтобы давать такие советы? Вдруг у нее есть нечего или внучка болеет, и надо на лекарства?

— Ты что, дурак? — дернула меня за руку Натка. — Это ж оружие! Тебя посадят.

— Я просто спросил, успокойся.

Если

бы у меня были деньги, купил бы сейчас эту вещь, чтобы потом вернуть родственникам. Я бы с удовольствием хранил дедов кортик, но где его теперь искать? Наташке я это объяснять не стал.

Второй раз мы остановились напротив мужика, торговавшего самодельными кожаными поводками и ошейниками. Цепи у него тоже были, причем везде имелись ценники. Я сел на корточки, выбрал самую короткую, за двести пятьдесят рублей, думая, как бы еще немного ее укоротить, и спросил:

— Карабин у вас есть? Такой… на овчарку.

— Есть, сейчас.

Продавец полез в огромную сумку, я посмотрел на заскучавшую Наташку, на соседнего продавца, с трубами, кранами и прокладками. Взгляд остановился на крупном медном вентиле, и меня осенило: вот же он, кастет! И не прикопаешься!

— Спасибо, не надо, — сказал я, расплатился за цепь и за видавший виды вентиль отдал столько же.

Немного отойдя, сунул пальцы в вентиль, сжал кулак и улыбнулся. Наташка мне кивнула и тоже улыбнулась.

На моле колыхался лес удочек. Значит, идет рыбка-то, клюет, родимая! Вот уже видно серебристые тела на крючках и довольные физиономии рыбаков.

— Ух ты! — воскликнула Наташка и затанцевала от нетерпения: — Научи, сенсей!

Мы взобрались на возвышенность, я собрал удочки, прицепил подвесы и сделал заброс. Груз не успел опуститься, как начало клевать, я принялся крутить катушку. Три штуки! Крупненькие. Наташка взвизгнула от летящих в лицо рыб на подвесе.

— Лови. Снимай, — скомандовал я.

— Страшно! Они ж живые!

Я молча снял ставриду с крючков, сложил в ведро.

— Ты весы взяла?

Она закивала.

— И весы, и кульки сделала из старой пленки.

Похоже, вторая удочка так и останется лежать. Девчонки — бесполезные существа. Больше я не просил Наташку помогать, справлялся сам, а она сидела, поджав ноги и надувшись. Наконец не выдержала:

— Давай я попробую.

Следующую партию снимала она, психуя и ругаясь. Выронила рыбу — она ускакала в море. Со второй справилась. И с третьей, и с четвертой. Вскоре я перестал за нее волноваться — у меня появился отличный помощник. Наконец Наташка решилась на заброс.

— Со спины не кидай, — учил ее я. — Рыбы много, и она близко к берегу, далеко бросать не надо. Повторяй за мной. Снимаешь стопорок, прижимаешь леску пальцем. Вот так взмахиваешь удилищем, и когда груз качнулся вперед, отпускаешь палец. Если с первого раза не получится, не психуй. Оно мало у кого получается сразу.

Удивительно, но у Наташки получилось! А сколько визгу было, когда она поймала свои первые две ставриды! Через полчаса сестренка таскала рыбу, как заправский рыбак. Ни разу не видел ее такой счастливой и азартной!