Враг невидим
Шрифт:
В этом месте ему стоило немалого труда, чтобы удержаться от нервного смеха: сначала он был условно-демобилизованным, теперь вдруг оказался повышенным в звании, видимо, тоже условно. «А-а-а! — заорал бы он, если бы всё ещё оставался проклятым. — Да ни под каким видом не вернусь, тьфу-тьфу через левое плечо!» Но, свободный от деструктивного влияния проклятий, ответил сдержанно и дипломатично: «Я непременно обдумаю ваши слова, господа». Потому что мало ли как может повернуться жизнь?
Военные вскоре ушли, но они были не последними его визитёрами в тот в долгий и насыщенный день. На вечер у Веттели была назначена ещё одна встреча.
Он ждал её с волнением, боялся ударить лицом в грязь — почему-то страшно
Тихий, робкий стук в дверь заставил его подскочить чуть не до потолка.
На пороге топтался смотритель Коулман, с тяжёлым фолиантом под мышкой и без намёка на привычную маскировку.
— Добрый вечер, лорд Анстетт, надеюсь, я не слишком грубо нарушил ваши планы на этот час? — приветствовал он церемонно.
— Что вы, я вас давно жду! Очень рад визиту! — Веттели не пришлось кривить душой, он в самом деле был рад гоблину, потому что смутно опасался кого-то худшего.
— А ничего, что я к вам так… запросто? — спросил мистер Коулман доверительно и немного смущённо. — Вам ведь и без того давно известно, кто я есть. Знаете, так утомительно постоянно носить чужую личину, следить, чтобы не спала некстати, чтобы не вышло никакого конфуза… В конце концов, перестаёшь ощущать себя самим собой. Так хочется иногда отвести душу…
— Ах, ну разумеется! — заверил Веттели с жаром, он чувствовал себя польщённым таким доверием. — Я счастлив видеть вас в любом из ваших обличий, как вам будет удобно! Располагайтесь, мистер Коулман, не угодно ли чаю?
От чая гость отказался под тем предлогом, что гоблины его вообще не пьют. Оно и к лучшему, потому что к чаю у Веттели по-прежнему ничего не было, даже совершенно необходимого молока, пить бы пришлось на континентальный манер. Может быть, гоблин просто об этом знал?
…Они начали с упомянутой восьмой эклоги. Оказывается, мистера Коулмана, в целом восхищённого столь детальным и достоверным описанием приворотного обряда, повергала в недоумение фраза:
«Справлю обряд колдовской, помутить попытаюсь волшбою Здравый любовника ум: все есть, не хватает заклятий. Дафниса вы приведите домой, приведите, заклятья!»Гоблин никак не мог взять в толк, для чего ворожее непременно понадобилось сводить несчастного возлюбленного с ума? Почему бы ей не ограничиться простым приворотом, без крайностей? Это жестоко, в конце концов! Да и ей что за радость, держать в своём доме душевнобольного?
Пришлось вести долгую беседу об особенностях и странностях человеческой любви.
Постепенно разговор охватывал всё новые и новые сферы творчества поэта, от «Буколик» перешли к «Энеиде», затронули утомительные «Георгики» — выяснилось, что каждый едва осилил их половину, углубились в более поздние произведения, добрались до Артурианской эпохи…
Ближе к одиннадцати в башню поднялась Эмили — пожелать любимому спокойной ночи.
— …как хотите, мистер Веттели, — донеслось из-за двери, — но меня не покидает навязчивое ощущение, будто, «Буколики» и «Эквитемики» [16] созданы совершенно разными авторами, не имеющими друг с другом ничего общего, кроме, разве, принадлежности к роду человеческому. Иной стиль, иной слог, иной взгляд на жизнь, в конце концов! Как вы это можете трактовать?
16
«Буколики» — реально
— Ах, мистер Коулман, примите в расчёт пять с лишним веков, разделяющих эти творения! Я понимаю: вас, как представителя старшего народа, такой срок не впечатляет, но для нас, людей, он воистину огромен! Человек не может прожить полтысячи лет и не измениться. Да и останется ли он именно человеком — это тоже большой вопрос. Если мы обратимся к источникам, то увидим, что поздний Вергилий, в бытность свою при короле Артуре…
Эмили послушала минуту-другую и тихо, на цыпочках удалилась.
Беседа затянулась заполночь, к обоюдному удовольствию.
— …Удивляюсь, мистер Веттели, почему вы, так тонко чувствующий поэзию юноша, берёте на себя труд преподавать банальное естествознание и, уж не обижайтесь на старика, отвратительнейшее военное дело? Неужели эти дисциплины действительно вас привлекают? Почему вы не похлопочете о должности учителя словесности? Право, вам бы это гораздо больше подошло!
— Ну что вы, мистер Коулман! У меня нет нужного образования, я не более, чем дилетант. Да и место занято, притом весьма квалифицированным специалистом. Думаю, Огастес Гаффин был бы и вам куда более полезен, чем я…
Но гоблин в ответ поморщился и передёрнул ушами.
— Ни в коем случае! Мне бы даже в голову не пришло обращаться к этому снобу! Он почему-то вообразил, будто всё возвышенное и прекрасное в этом мире — удел одних только юных златокудрых поэтов, а тот, кто, уж простите старика за грубость, мордой не вышел, пусть сидит у себя в кладовке и пересчитывает смены белья!.. Ах батюшки! — видно, упоминание о кладовке вернуло мистера Коулмана с небес на землю. — Время-то, время первый час! Заговорил я вас, однако, а ведь вы были… нездоровы, вам нужно отдыхать! До свидания, мистер Веттели, и доброй вам ночи. Сердечное спасибо за приятнейший вечер! — он раскланялся и поспешно засеменил к дверям, но вдруг обернулся, или вспомнив о чём то, или на что-то решившись. — И всё-таки я должен вам сказать! Это не в обычаях нашего народа, но после того, что вы сделали для меня…
«Разве я что-то сделал? — слишком громко мелькнула удивлённая мысль. — Просто посидели, поговорили по душам, мило провели время…»
— Ах, мистер Веттели, как вы думаете, много ли в этой школе найдётся человек, готовых поговорить по душам с гоблином? А для нас это ценно, поверьте. Очень, очень ценно… Так вот. Хочу, чтобы вы знали… Мне известно, что вы числите меня среди подозреваемых в школьных убийствах… Только не вздумайте смущаться или огорчаться, я решительно не в обиде! Тем более, что совсем недавно вы сами возглавляли собственный список, и в предвзятости вас никак нельзя обвинить. Я завёл этот разговор лишь затем, чтобы помочь вам сузить круг поиска. Вы ведь знаете, что мы никогда не лжём, и большее, на что способны, это утаить правду? Я её больше таить не хочу. Слушайте: я не совершал ни одного из школьных убийств, как, впрочем, и убийств вообще. Это первое. Второе: тот, кто их действительно совершил, не нападал на жертву с другой стороны, иначе я бы почувствовал… все бы почувствовали чужака в момент перехода. Имел место банальнейший отвод глаз. И, наконец, третье. В этой школе кто-то один вас люто ненавидит. Это не простая недоброжелательность, с какой здесь встречают персон не своего круга — её вы, наверное, уже успели испытать. Это именно ненависть, холодная и расчётливая — я сегодня это ясно уловил, будучи рядом с вами. И исходит она, надо полагать, именно от убийцы. Поэтому будьте осторожны, мистер Веттели, мне очень тревожно за вас. Вы ещё так молоды…