Врата Лилит

Skyrider

– Шагу не ступлю, Алексей Юрьевич, шагу не ступлю, - твердо сказала мама Снежаны.
– Можете быть спокойны!

Затем Ганин отправился к главному врачу и строго-настрого наказал не перевозить пациентку из палаты, оставил солидную сумму денег на непредвиденные расходы, а потом быстро вышел из больницы. У ворот его уже ждала машина.

– Куда едем?

– Сначала - в Глубокое, потом - в Марьино...

Только поздним вечером Ганин оказался, наконец, в комнате для гостей в усадьбе Никитского. Сначала он долго ждал единственного батюшку-настоятеля храма, пока тот приедет с требы. За это время большой подсвечник под иконой святителя

Николая Ганиным был утыкан свечами прямо как подушечка для иголок - иголками. Потом долго беседовал со священником, обо всем ему рассказал, кроме как об утреннем чуде. Тот отпустил ему грехи и проинструктировал, что нужно сделать, чтобы подготовится к причастию, а на счет портрета решили, что священник приедет в усадьбу и освятит всю комнату, в том числе и зловещий портрет. На сомнения Ганина по поводу опасности, исходящей от него, священник только рассмеялся. 'Благодать Божия даже от радиации защищает, не то, что от всяких там портретов!' - со снисходительной улыбкой махнул он рукой. Ганин, успокоенный и обнадеженный, дал солидное пожертвование на храм, а потом поехал в поместье, хотя, если честно, предпочел бы провести ночь где-нибудь в другом месте, хоть бы и в храме.

В поместье Ганин поужинал довольно скромно - съел один салат со стаканом гранатового сока -, принял душ и отправился в комнату для гостей. Комнату с портретом, которую он ЛИЧНО запер на все четыре оборота ключа, а сам ключ спрятал у себя в бумажнике, он решил больше никогда не посещать.

В комнате для гостей он поставил купленную в храме раскладную икону с изображением Иисуса Христа в центре, а по бокам - Богородицы и святителя Николая -, зажег восковую свечу, также принесенную из храма, и принялся кое-как, с грехом пополам, читать специальные молитвы к причастию. Кукушка на часах прокричала двенадцать раз, а он прочел ещё меньше половины - церковнославянские слова трудно произносились, а мысли бегали в голове как испуганные овечки. За окном мерзко лаяла какая-то собака, мяукала, как резанная, кошка да каркала какая-то отвратительная ворона. Все это здорово сбивало с мыслей и Ганину было вообще как-то не по себе. Наконец, когда пробило двенадцать, началось форменное светопреставление!

Откуда-то сверху раздался громкий женский вой, почти истерика, кто-то сверху громко заходил по кругу, застучал кулаками. Ганину стало сначала жутко, а потом жалостно - уж больно надрывно плакал женский голос. Сначала он потерпел немного, а потом не выдержал и, отложив молитвослов на край кровати, взял бутыль со святой крещенской водой и толстую восковую церковную свечу и пошел на звуки. Не стоило быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что звуки раздавались из комнаты с портретом...

Когда Ганин подошел к двери, плач тут же прекратился.

– Ну вот, перестала...
– облегченно выдохнул Ганин.
– Спокойной ночи!
– и развернулся было, чтобы уйти, как вдруг из-за двери раздался знакомый голос.

– Не уходи! Мне очень плохо...

– Мне тоже было плохо, когда моя невеста лежала полумертвая у твоего проклятого портрета! Вот приедет священник завтра в обед, покропим тебя святой водой и духу твоего здесь больше не будет, ведьма!

За дверью опять раздался дикий вой, и сердце у Ганина сжалось от боли - хоть она и ведьма, хоть она и демон, но она все-таки женщина! И притом - одинокая...

– Да, я - женщина!
– словно прочитав его мысли, прокричал голос за дверью.
– А ты поступаешь со мной жестоко!

Я могла бы убить эту белобрысую шлюху, но я ведь этого не сделала!

– Не смей так называть её - или я ухожу! Мне правило дочитывать надо...

Голос на секунду умолк.

– Не буду. Останься.

– Не могу, - Ганин развернулся, чтобы уйти, но дверь вдруг сама собой открылась - резко и стремительно! Поток воздуха тут же задул свечу и Ганин оказался в кромешной тьме, но даже и на фоне кромешной тьмы он отчетливо увидел силуэт безликой женской фигуры...

Ганину стало жутко не по себе, он шарахнулся было назад, но споткнулся и упал на ковер. Бутылка с крещенской водой выпала из его руки. Ганин потянулся было за ней, но на его руку уже наступила чья-то мягкая, но в то же время необыкновенно сильная и тяжелая, лапа, и придавила её к полу. На другую руку наступила другая лапа, а кто-то третий сел на его ноги. Ганин не мог пошевелиться, придавленный руками и ногами к полу, как распятый, и только теперь вспомнил, что тот таинственный священник строго-настрого запрещал ему выходить ночью из комнаты и говорить с бесовской силой, не поддаваться ни на какие её уловки... 'Слишком поздно!' - мрачно подумал Ганин и стиснул в отчаянии зубы.

Женская фигура подошла к нему вплотную. На ней не было ни лица, ни кожи, казалось, она целиком была соткана из тьмы, да и двигалась она не касаясь пола, как призрак. Ганин удивленно посмотрел на неё и прошептал:

– Кто... ты?..

Но ответом ему был мягкий, но полный горькой иронии смех.

– Таковы все мужчины, друзья! Сегодня они признаются тебе в любви, называют тебя богиней, а завтра говорят - 'кто ты? я тебя не знаю!', а- ха-ха!

– Давай я перегрызу ему глотку, госпожа!

– А я - выцарапаю ему глаза!

– А я их потом склюю!
– раздались рядом с Ганиным жуткие голоса.

– Нет, друзья, он мне нужен живым. Как там сказал один чудак из Назарета: 'до семижды семи раз прощайте'? А-ха-ха!

– Но его потом самого - мяу!
– прибили гвоздями к дереву, госпожа!

– Нам такая судьба не страшна. При всем желании прибить меня ни к чему невозможно. Черная тень приблизилась к Ганину и совершенно нахально села ему на живот. Лица у неё по-прежнему не было.

– Почему у тебя нет лица?
– прохрипел Ганин.

– Потому что ты сжег его, дорогой! Ты сжег меня дотла, оставив от меня всего лишь тень!
– и слова темной женщины прервались глухими рыданиями.
– Ты подарил мне такой чудесный облик! Ты нарисовал такой чудесный портрет! Ты отдал мне свое сердце и свою кровь! Ты дал мне частичку своей жизни и своего тепла и любви! Но потом все это забрал вместе с этим бородатым стариканом! Ты превратил меня в тень, в чудовище, ты сжег меня, сжег меня дотла!
– жалостно запричитала она.
– Предатель! Изменник! Иуда! Нет тебе названия! Нет!!! А ну, тащите его в мои покои, друзья, пусть он полюбуется на свою работу!

С этими словами темная женщина встала и полетела обратно в комнату, а Ганин почувствовал, что его за ноги и за руки потащили какие-то бесформенные теневые фигуры. Через несколько мгновений он оказался вновь в спальной комнате Никитского и стоял напротив портрета. Чьи-то руки настойчиво подтолкнули его в спину, и он нащупал на стене выключатель для подсветки. Щелчок - и свет ламп ярко осветил портрет...

Ганина шарахнуло, как от удара током, сердце сжала чья-то холодная костлявая рука, стало тяжело дышать.