Врата Лилит
Шрифт:
– Карета подана, милорд!
– раздался громоподобный бас, напоминающий скорее рык какого-то хищного зверя, чем голос человека, и в проеме двери показался двухметровый здоровяк с развитой челюстью, пудовыми кулаками, покатым приплюснутым лбом и носом, также одетый в бархатный старинный костюм.
– Её высочество ожидает вас!
– и он отвесил немного неуклюжий поклон.
Ганин выдохнул и поплелся вслед за великаном.
У ворот поместья уже стояла позолоченная карета, запряженная шестеркой вороных. Здоровяк с удивительной для его телосложения грациозностью запрыгнул на козлы, а Тимофей и клювоносый - на задники кареты -, предварительно открыв дверцу Ганину. Внутри кареты уже сидела Снежана, источая на всё и вся сильный розовый аромат, усилено работая веером из белоснежных перьев.
–
– наконец, резко крикнула она, и здоровяк щелкнул вожжами. Кони поскакали.
– Не понимаю, Снежаночка, а почему мы едем на прием утром?
– сказал Ганин.
– Мы ведь с тобой ещё даже не обедали. Обычно ведь приемы бывают вечером...
Снежана смерила его по-королевски величественный взглядом, о чем-то подумала, а потом сказала:
– Мой отец настолько могущественен, что он может в любой момент сделать ночь - днем, а день - ночью. Да и вообще - какое это имеет значение? Ты задаешь слишком много вопросов, дорогой, и мне это не нравится. Бери пример с Тимофея - он делает то, что ему говорят и не задает вопрос 'почему'. Запомни, если Я что-то говорю, значит, это имеет смысл и твое 'почему' здесь совершенно неуместно.
– Но ведь он - слуга, а я... Кстати, а кто я - для тебя?
– вдруг спросил Ганин, не отводя взгляда от её лица.
Снежана прищурила глаз.
– Ты - Мой Художник, а я - твоя Муза. Согласись, что когда говорит Муза, Художник умолкает и трудится без вопросов до тех пор, пока работа не будет закончена, а потом принимается за новую - и так далее.
– Значит, все-таки слуга, даже, я бы сказал, раб...
– лицо Ганина исказила кислая гримаса как от оскомины.
– Все мы - чьи-то рабы - пожав обнаженными плечами, философски заметила Снежана.
– Думаешь, там - она указала пальцем на небо - не рабы? Все рабы всех: ты - мой, я - его, он - ещё кого-то... Когда ты поймешь это, жить становится легче как-то, спокойнее... Советую тебе принять такой образ мыслей и тогда тебе будет хорошо со мной. Нам предстоит ещё очень долгое и плодотворное сотрудничество, - она широко улыбнулась и игриво щелкнула Ганина по носу. Ганин замолчал. Говорить больше не хотелось.
– Эй, Леша, Леш... Ну не дуйся! Скоро ты привыкнешь и поймешь, что лучше жизни у тебя никогда не было и не будет!
Но Ганин уже отвернулся и смотрел в окно. Его захватила другая мысль - посмотреть, как карета пересечет ту полосу тумана, до которой ему не удалось добраться на лошади утром. И действительно, ожидания Ганина оказались не напрасны - туман стремительно приближался, и вот уже карета 'нырнула' в самую что ни на есть трясину. Вокруг ничего не было видно, кроме белесой ваты. Ощущение было примерно такое же, когда влетаешь на самолете в самой гущу кучевых облаков...
– Интересно, а почему я не мог приблизиться к этому туману? И куда он ведет нас?
– Ничего интересного, - тут же ответила Снежана - видимо, она так и ждала повода заговорить.
– Я просто привязала тебя к дому на поводок, так что куда бы ты ни пошел, все равно вернулся бы к своей конуре. А за туманом все равно ничего нет. Даже если бы ты вошел в него, ты бы никуда не пришел.
– Как - никуда?..
– не понял Ганин и удивленно уставился на Снежану.
– Так. Просто никуда. Ты все равно не поймешь, глупыш. Вы, люди, считаете себя такими умными, что деваться некуда - вот, мы и в космос, мол, летаем, вот и на дно океана опускаемся... Фи!
– презрительно сморщила носик Снежана, - а не понимаете, что вы как были мурашами, так мурашами и остались. Все ваши 'космосы' - это как лесная полянка для мураша, а полянка эта - посреди огромного леса, а за лесом - миллионы километров равнина, а равнина - на континенте, а за континентом - другой, а там - тропики, пустыня, горы, ледяная бездна, океан... Мурашу даже и представить невозможно даже что такое 'лес' как понятие, а про океан или пустыню или тундру ему и твердить бесполезно! Так что, Леш, я и говорю тебе - лучше вопросов не задавай. Бить я тебя не буду, ты - человек интеллигентный, умный, сам все понимаешь. Головка у тебя лопнет даже от того, что знаю я, а уж мой отец... Больше его знает только один Создатель...
– тут она выразительно показала глазами на небо.
...- Ну вот мы и приехали, Художник!
– донесся до него веселый голос Снежаны.
Дверца кареты открылась, Ганин вышел из неё и обомлел - перед ним стоял розовый замок на холме, точь-в-точь такой же, какой он написал на своей картине. А вот и дорожка, ведущая к нему, вот и беседка, и пруд, и сосновый перелесок...
– Добро пожаловать, Художник!
– воскликнула Снежана.
– Ну а теперь ты можешь взять меня за руку и повести во-о-о-о-о-н к тем подъемным воротам!
Ганин взял Снежану под ручку и они вместе отправились к раскрытым вратам розового замка. Прислуга осталась у кареты.
– Интересно, если мы приехали на прием, почему замок выглядит таким безлюдным?
– опять спросил Ганин, недоуменно озираясь по сторонам.
– Где гости, где экипажи, где прислуга?
– А им и не нужно приезжать так, как прибыли сюда мы. Они могут появиться где и когда угодно каким угодно способом, - обычным бесстрастным учительским тоном произнесла Снежана, даже не взглянув на Ганина, словно излагая такие прописные истины, которые не знать просто стыдно.
– И ты - тоже?
– постаравшись не подать виду, что его это задело, невозмутимо спросил Ганин.
– И я. Просто этого не можешь сделать ты, потому нам и понадобился весь этот экипаж. Ты все равно ничего не поймешь, милый, лучше смотри, что будет дальше!
Снежана с Ганиным вошли в абсолютно пустой замковый двор. Внутри него играла какая-то старинная мелодия на лютне, флейте и скрипке. Они шли, и каблучки Снежаны гулко стучали по безлюдной розовой мостовой и, хотя никого вокруг не было видно, у Ганина было весьма неприятное ощущение, что весь этот замковый двор, тем не менее, заполнен кем-то и что все они смотрят на него, говорят о нем, шушукаются. Это напоминало ему чем-то сказку про голого короля, только в его роли 'голого' выступал сам Ганин и именно поэтому чувствовал он себя крайне неловко.
– А нельзя, чтобы все они появились?
– наконец, не выдержал он.
– Почему же? Пусть появятся!
– Снежана щелкнула пальцами, несколько раз ударил невидимый колокол откуда-то сверху и пронзительно пропели невидимые фанфары.
Раздался хлопок и - Ганин чуть не присел от неожиданности: широкий замковый двор был весь усеян разодетой публикой так, что яблоку буквально негде было упасть. Дамы и кавалеры в роскошных нарядах стояли рядами: дамы - в длинных красивых платьях разных цветов старинного покроя, причудливых прическах и шляпках, с перьями и без, мужчины - при шпагах, в камзолах и коротеньких плащах. Все как на подбор - стройные, красивые, пышущие юностью и здоровьем. Не было заметно ни одного седого волоса, ни одного бледного лица, ни какого-либо другого самого малейшего телесного недостатка - кровь с молоком. Румяные лица, шелковистые волосы, атлетические торсы у мужчин, идеальные женские пропорции у женщин... Глядя на них, у Ганина даже зарябило в глазах. Почему-то вся эта публика ассоциировалась у него со множеством разноцветных попугаев, кричаще пестрых и шумных, облепивших пальмовую рощу - яркость красок и шум этого сборища скорее вызывали в нем чувство утомления и быстро пресыщали его взор и слух.