Врата рая
Шрифт:
— Да, — ответила я и посмотрела в окно на крышу веранды. Я не могла отвязаться от мысли о том, что со времени аварии очень многое изменилось. Моя мать не была фактически Кастил, хотя и выросла под этой фамилией, жила в этой лачуге и считала, что Тоби и Энни Кастил являются ее родными дедушкой и бабушкой. Хотя эти открытия были для меня в настоящее время болезненны и неприятны, я не могла даже представить себе, что должна была пережить моя мать, узнав наконец правду. Это было равносильно тому, если бы она вдруг потеряла всю свою семью и ее удочерили совершенно незнакомые люди.
Затем ее сделали одной из Таттертонов и заставили жить в этом особняке, полном воспоминаний, от которых ее настоящий отец превратился в ревнивого безумца. Неудивительно, что она бежала оттуда с маленьким Дрейком на руках. Дрейк! На самом деле он не был моим дядей, но, конечно, не знал этого, да и не узнает, если только Тони не выболтает правду во время одного из приступов безумия. Сама я не горела желанием говорить об этом Дрейку. Я считала, что боль, которую я испытала в результате этого открытия, должна остаться под замком в моем сердце.
Я понимала, что теперь я потеряла не только своих родителей, но также и свое наследие, то важное звено, которое связывало меня с Люком. У нас не было больше общего прошлого, наполненного красочными историями о жизни в Уиллисе, о нашем прадедушке Тоби. У меня не было теперь прошлого, поскольку оно оказалось связано с Тони Таттертоном, а я не хотела этой связи. Я не хотела помнить ничего из того, что он говорил мне о своем отце и о своем деде.
Я действительно собиралась начать новую жизнь и стать другой. Кем я буду? Как это скажется на наших отношениях с Люком? Будущее было таким неясным и пугало меня сильнее, чем когда-либо до сих пор. Меня забросили в другой лабиринт, и я не имела никакого представления о том, как долго придется плутать по нему, пытаясь найти свой путь. Мне не хватало кого-нибудь, похожего на Троя, кто взял бы меня за руку и повел через лабиринт. Тетя Фанни? Конечно, она стала намного лучше, но даже она была подавлена всем произошедшим.
Я не могла позвать папу или побежать к маме. А Дрейк был так ослеплен Тони и своим местом на предприятиях Таттертона, что на него нельзя было полагаться, как раньше. Я потеряла дядю, который был для меня скорее старшим братом, потеряла из-за пленившего его блеска богатства и власти. В этот момент Тони казался мне дьяволом, а Дрейк — одной из его жертв.
Более светлые и обнадеживающие мысли пришли ко мне только тогда, когда я стала думать о Люке. Я расскажу ему о том, как я чувствовала себя и какие страхи я испытывала. Но не станет ли это слишком тяжелой ношей для него? Не окажется ли он раздавленным обязанностью быть утешителем и поддержкой человеку, который находится в таком отчаянии и одиночестве? Я ведь гораздо большая обуза, чем он рассчитывал. Это было совершенно ясно.
Тетя Фанни помогла мне переодеться в ночную сорочку и лечь в мою постель… мою собственную пушистую, мягкую постель с простынями, пахнущими сиренью. Вернулась миссис Эвери, чтобы убрать вещи. Затем она стала порхать по комнате, что-то поправляя, смахивая какие-то пылинки, пока тетя Фанни не сказала ей, что мне надо отдохнуть.
— Люк и я достанем некоторые вещи, которые тебе понадобятся, как, например, этот забавный столик на кровать.
— И приспособление для ходьбы. Я хочу начать пользоваться им завтра утром.
— Правильно. Хорошо, дорогая, добро пожаловать в свой родной дом. — Она поцеловала меня в лоб и повернулась к выходу.
— Тетя Фанни.
— Да?
— Спасибо, тетя Фанни, за то, что привезли меня домой.
Она покачала головой, в ее глазах сверкнули слезы. Она быстро вышла из комнаты.
Я уставилась на дверь, одновременно и с ожиданием и с пониманием тщетности своей надежды. Если бы мама могла войти через эту дверь хотя бы один только раз! Если бы мы могли снова поговорить друг с другом! Как мне не хватало ее, не хватало ее мудрости, ее заботы. Может быть, если я закрою глаза и очень сильно захочу, я услышу ее шаги в коридоре, ее нежный тихий смех и затем увижу, как она торопливо входит в мою комнату.
Она откроет мои окна, поднимет шторы. «Вставай и сияй, будь счастлива, что живешь и что здорова. Не теряй даже минуты, потому что каждая минута драгоценна, Энни. Каждая минута — это подарок, а ты не хочешь казаться неблагодарной, не правда ли?»
«О мама, я все еще калека. Мои ноги подобны старым, вымоченным в воде чурбанам».
«Чепуха, — услышала я ее голос. — Жизнь такова, какой ты ее делаешь. Теперь скажи этим своим ногам, что они уже достаточно долго отдыхали. Теперь настало время снова трудиться. Поняла?»
Что это — звук моего смеха? Я чувствовала ее руки на своих ногах, они двигались по ним и как по волшебству восстанавливали в них силу.
«Все в порядке», — сказала мама, поднимаясь с кровати. Затем она уплыла, стала тенью…
— Мама? Мам… Мама!
Она исчезла. Солнце закрыло большое темное облако. В комнате было сумрачно и уныло, везде были тени.
— Мама!
— Энни?
— Что… кто… Люк?
Он стоял возле моей кровати.
— С тобой все в порядке? Я услышал твой крик.
— О Люк… пожалуйста, держи меня, держи меня, — вскрикнула я.
Он быстро сел на кровать и обнял меня. Я уткнулась лицом в его грудь и всхлипывала, а он нежно гладил меня по волосам и шептал:
— Все хорошо. Я здесь. Все в порядке.
Затем я ощутила его губы на моем лбу. От его успокаивающих поцелуев у меня закололо в груди, его теплое дыхание приятно согревало мои щеки. Я чувствовала, что наши сердца бьются с одинаковым ритмом.
— Очевидно, я видела плохой сон, — сказала я, испытывая некоторую неловкость. — А когда проснулась, мне показалось, что там стояла миссис Бродфилд. Она была такой злой по отношению ко мне, Люк. Она силой запихивала меня в ванну с кипятком, моя кожа становилась красной, как распустившаяся роза, и надо было ждать часами, чтобы она успокоилась и приобрела нормальный вид.
Он коснулся моей шеи и кивнул.
— Моя бедная Энни, как ты страдала, и меня не было там, чтобы помочь тебе. Я презираю себя за то, что оказался таким глупым.