Врата судьбы
Шрифт:
— Так или иначе, — сказала Таппенс, — в 1914 году таких бомб не было. Только цеппелины.
Но Гвенда потеряла интерес к цеппелинам.
— Я спрашивала вас про Мэри Джордан, — напомнила Таппенс. — Биэтрис сказала, вы знаете о ней.
— Не совсем. Пару раз слышала упоминания о ней, но это было очень давно. Моя бабушка рассказывала, что у нее были чудесные золотые волосы. Она была немка, или, как это у них называется, фройляйн. Присматривала за детьми, что-то вроде няни. Сперва работала в семье какого-то морского офицера, вроде как в Шотландии, потом приехала сюда. Устроилась в семью по фамилии Парке или Перкинс. У нее, знаете ли, был один выходной в неделю, и она ездила в Лондон. Туда-то она и отвозила то, что должна была отвозить.
— Что же? — спросила Таппенс.
— Не знаю, никто точно не говорил. Наверное,
— Ее поймали на краже?
— Нет, кажется, нет. Ее начали подозревать, но тут она заболела и умерла.
— От чего? Она умерла здесь? Она лежала в больнице?
— Нет, не думаю, чтобы здесь была больница. В те дни не было такой системы здравоохранения. Кто-то говорил мне, что она умерла из-за какой-то глупой ошибки поварихи. Принесла в дом листок наперстянки, перепутав ее со шпинатом, а может, с салатом, или нет, это было что-то другое. Мне сказали, что это был паслен ядовитый, но мне что-то не верится, потому что ведь все знают про паслен — к тому же у него ядовитые ягоды. Так что я думаю, что из огорода принесли листья наперстянки. В них есть дичоксо или что-то такое вроде дичит — и еще что-то, что звучит как гуталин. В общем, что-то очень смертельное. Пришел доктор и сделал, что мог, но было уже поздно.
— В доме было много людей, когда это произошло?
— О, я бы сказала, уйма, — да, у них постоянно бывали гости, как мне говорили, дети, знаете ли, приезжие, горничная, вечеринки. Учтите, сама я точно не знаю. Так мне рассказывала бабушка. И иногда мистер Бодли — котт вспоминает — знаете, старый садовник, который время от времени работает там. Он тогда тоже был там садовником. И сначала обвинили его, но листья принес не он. Кто-то в доме вызвался помочь, вышел в огород, нарвал растений и принес поварихе. Ну, знаете, шпинат, салат и все прочее и — э — наверное, ошибся, не очень-то разбираясь в травах. Кажется, на дознании потом сказали, что можно было легко ошибиться, потому что шпинат и щавель росли возле дичит — и дальше, так что, я думаю, тот человек просто сорвал целый пук, не разбирая. В общем, печальная история. Бабушка говорит, что она была настоящей красавицей — золотые волосы и все прочее.
— И она каждую неделю ездила в Лондон? Естественно, у нее был выходной.
— Да. Она говорила, что у нее там друзья. Иностранка — бабушка говорила, что некоторые считали ее немецкой шпионкой.
— Так оно и было?
— Вряд ли. Джентльменам, судя по всему, она нравилась. Знаете, флотским офицерам и офицерам из шелтонского военного лагеря. У нее там было несколько друзей.
— Она и правда была шпионкой?
— Не думаю. Я имею в виду, моя бабушка говорила, что другие говорили. Это было не в последнюю войну — гораздо раньше.
— Странно, — проговорила Таппенс, — как легко перепутать войны. У меня был один знакомый старик, друг которого принимал участие в битве при Уотерлу.
— Ну надо же. Задолго до 1914 года. У людей были иностранные няни, назывались мамзели и фроляйны — до сих пор не знаю, что такое «фроляйн». Бабушка говорила, она хорошо умела обращаться с детьми. Все были очень ею довольны и любили ее.
— Это, когда она жила здесь, в «Лаврах»?
— В то время он, кажется, не так назывался. Она жила с Паркинсонами или Перкинсами, примерно такая фамилия. Она родом из того места, откуда и пэтти
Ну знаете, в «Фортиуме и Мейсоне», дорогие пэтти для вечеринок. Наполовину немка, наполовину француженка, мне говорили.
— Страсбург? — предположила Таппенс.
— Вот-вот. Она и рисовать умела. Нарисовала портрет моей старой двоюродной бабушки. Только тетя Фэнни все жаловалась, что она вышла очень старой. Нарисовала одного из паркинсонских мальчиков. Этот портрет сейчас у миссис Гриффин. Кажется, он узнал о ней что-то — как раз тот, чей портрет она нарисовала. Крестный миссис Гриффин, если не ошибаюсь.
— Не Александр Паркинсон?
— Да-да, он. Тот, который похоронен возле церкви.
Глава 2
Знакомство с Матильдой, Вернойлюбовью и КК
На следующее утро Таппенс отправилась на розыски человека, которого вся деревья знала как старого Айзека, или, если официально, мистера Бодликотта. Айзек Бодликотт являлся одной из местных выдающихся личностей. Выдающимся в нем был возраст — он утверждал, что ему девяносто (чему, впрочем, верили мало), и умел чинить самые разные вещи. Если ваши попытки дозвониться до слесаря — сантехника не увенчались успехом, обращайтесь к старому Айзеку Бодликотту. Мистеру Бодликотту за всю его долгую жизнь приходилось разбираться со всякими проблемами — канализацией, подачей воды, стоком воды, электрическими приборами, — хотя специально он ничему этому не обучался. Брал он ощутимо меньше, чем сантехник — профессионал, а его работа часто отличалась удивительным качеством. Он мог выполнять плотницкие работы, чинить замки, вешать картины — не всегда ровно, — разбирался в пружинах древних кресел. Главным недостатком услуг мистера Бодликотта являлась его привычка неутомимо болтать, изредка прерываемая тщетными попытками поправить свои фальшивые зубы так, что его произношение становилось неразборчивым. Его воспоминаниям о людях, некогда живших в округе, не было предела, хотя в целом трудно было сказать, насколько они достоверны. Мистер Бодликотт был не против лишний раз доставить себе удовольствие, пересказывая какую-нибудь интересную историю прошлых лет. Туда же обычно примешивались плоды напряжения фантазии, выдававшиеся за плоды напряжения памяти.
— Вы бы удивились, если бы я рассказал вам все, что о ней знаю. Да-да. Ну, знаете, все считали, что им-то все известно, но они ошибались. Совершенно ошибались. Это была старшая сестра. Именно что, казалась эдакой приятной девушкой, знаете ли. Собака мясника и выдала ее. Пришла за ней до самого дома. Да вот. Только это, можно сказать, был не ее дом. Ну, об этом я мог бы еще рассказывать и рассказывать. Потом была старая миссис Эткинс. Никто не знал, что она держала в доме револьвер, но я знал. Видел его, когда меня попросили починить ее шифоньер — так ведь называли эти высокие комоды? Да. Шифоньеры. Ну, вот так-то. В общем, она, семьдесят пять ей было, а в этом ящике, ящике шифоньера, который, понимаете, пришел я чинить — петли негодные, замок тоже — там револьвер и лежал. Завернутый, знаете ли, вместе с туфлями. Третьего размера. Нет, погодите, может, и второго. Белый атлас. На крошечную ножку. Свадебные туфли ее прабабки, сказала она. Может быть. Кто-то как-то сказал, что она купила их в сувенирном магазине, ну, не знаю. И там же лежал завернутый револьвер. Да. Говорили, ее сын привез его с собой. Привез из Восточной Африки, вот так. Он там стрелял слонов или что и, когда приехал домой, привез этот револьвер. И знаете, что делала старуха? Сын научил ее стрелять. Она садилась у окна гостиной и, когда по дорожке шли люди, она брала револьвер и стреляла по обе стороны от них: Да. Пугала их до смерти, и они убегали. Говорила, нечего здесь ходить и распугивать птиц. Очень уж она любила птиц и ни одной птички не застрелила, учтите. Нет, этого она не делала. Потом, все эти истории о миссис Лезерби. Чуть ее не арестовали. Да, крала вещи из магазинов. И очень ловко, говорили. А у самой денег полно.
Уговорив мистера Бодликотта сменить окошко в ванной, Таппенс понадеялась, что сможет направить разговор к воспоминаниям о том периоде в прошлом, который окажется полезным для нее и Томми в раскрытии тайны и обнаружении в их доме какого-нибудь сокровища или тайника, о котором они не имеют представления.
Старый Айзек Бодликотт сразу согласился помочь новым жильцам. Знакомство с как можно большим количеством новоселов составляло одно из удовольствий его жизни. Появление людей, которые еще не слышали его великолепные воспоминания, было для него большим событием. Те, кто уже неоднократно слышали их, нечасто просили его повторить его истории. Но новые слушатели! Всегда приятное событие. Это, а также демонстрация его умения в различных областях деятельности, создавшего ему такой авторитет в обществе. Непрекращающийся комментарий также доставлял ему удовольствие.
— Еще повезло, что старый Джо не порезался. Мог себе все лицо исполосовать.
— И то верно.
— На полу еще много стекла осталось, миссис.
— Знаю, — сказала Таппенс, — не было времени подмести.
— Со стеклом так нельзя. Вы же знаете, что такое стекло. Маленький осколочек может причинить уйму вреда. Можно и умереть, если попадет в кровеносный сосуд. Вот, помню, мисс Лавиния Шотакоум. Вы не поверите…
Мисс Лавиния Шотакоум не интересовала Таппенс. Она уже слышала о ней от местных жителей. Ей, судя по всему, было от восьмидесяти до девяноста, она была совершенно глуха и почти совсем слепа.