Врата судьбы
Шрифт:
— Наверное, — сказала Таппенс, не давая Айзеку начать свои воспоминания о Лавинии Шотакоум, — вы многое знаете о всех людях и необычных событиях, происходивших здесь в прошлом.
— Ну, знаете, я уже не так молод, как раньше. Мне уже за восемьдесят пять. Скоро стукнет девяносто. У меня всегда была отличная память. Знаете, вещи как-то не забываются. Да. Сколько бы лет не прошло, что-то напоминает, знаете, и все сразу вспоминается. Я могу вам рассказать такое, что вы и не поверите.
— Просто удивительно, — сказала Таппенс. — Представить только, сколько вы, должно
— Да, какие только люди не бывают, верно? Совсем не те, что кажутся, вы бы и не поверили, глядя на них.
— Наверное, бывали и шпионы, — заметила Таппенс, — и преступники.
Она с надеждой взглянула на него… Старый Айзек наклонился и поднял осколок стекла.
— Вот, видите, — проговорил он. — Представьте, что было бы, если бы такой залез вам в стопу?
Таппенс начала подозревать, что замена стекла в окошке вряд ли будет сопровождаться интересными воспоминаниями Айзека о прошлом. Она заметила, что маленькая так называемая оранжерея, расположенная у стены дома возле окна столовой, также нуждается в ремонте и вставке новых стекол. Стоит ее чинить или лучше просто снести, и дело с концом? Айзек с удовольствием переключился на новую проблему. Они спустились вниз и обогнули дом, пока не дошли до нужного сооружения.
— Вы об этом говорили, что ли?
Таппенс ответила да, ее она и имела в виду.
— Ка-ка, — сказал Айзек.
Таппенс взглянула на него. Две буквы «к» ничего ей не говорили.
— Что вы сказали?
— Я сказал «КК». Так ее называли во времена старой миссис Лотти Джоунз.
— А-а. А почему она называла ее КК?
— Не знаю. Наверное, такие пристройки так тогда называли. Она, знаете ли, небольшая. Не то, что настоящие теплицы больших домов. Знаете, где в горшках стоят адиантумы.
— Да, — ответила Таппенс, находя живой отклик в собственных воспоминаниях.
— Можно назвать ее и оранжереей. А вот старая миссис Лотти Джоунз все называла ее КК — не знаю, почему.
— И в ней были адиантумы?
— Нет, в ней ничего не выращивали. Нет. Там в основном хранились детские игрушки. Наверное, они все еще здесь, если никто не выбросил их. Видите, она чуть не падает. Ее просто чуток укрепили, сверху насадили крышу, так что я не думаю, чтобы ею еще можно было пользоваться. Сюда приносили сломанные игрушки, стулья и прочее. Но тогда здесь уже стояла лошадь — качалка и Вернаялюбовь в дальнем углу.
— А сюда можно войти? — спросила Таппенс, стараясь заглянуть в уголок окна, который казался чище других. — Там внутри, наверное, уйма необычных вещей.
— Ключ есть, — сказал Айзек. — Он, верно, так и висит на прежнем месте.
— А где прежнее место?
— А вон там есть сарай.
Они свернули на близлежащую тропинку. Сарай едва ли заслуживал столь громкого названия. Айзек ногой распахнул дверь, убрал ветки деревьев, отшвырнул не — сколько гнилых яблок и, сняв со стены старый половичок, указал на три или четыре ржавых ключа, висевших на гвозде.
— Еще Линдона ключи, — сказал он. — Который здесь предпоследний садовником работал. Раньше он корзины делал. Толку от него было мало.
— О, да, — с надеждой сказала Таппенс. — Я бы хотела заглянуть в КК. Как оно пишется? — спросила она.
— Как пишется что?
— КК.
— Просто две буквы?
— Не, по-моему, как-то иначе. Кажется, это два иностранных слова. Как будто бы к—а—й и потом еще раз к—а—й. Они говорили кай — кай, или даже кей — кей. Кажись, японское слово.
— А-а, — сказала Таппенс. — А здесь когда-нибудь жили японцы?
— Нет, ничего подобного. Таких иностранцев не было. Несколько капель масла, которое быстро извлек и использовал Айзек, произвели потрясающий эффект: самый ржавый ключ со скрипом провернулся. Таппенс и ее проводник толкнули дверь и вошли.
— Вот, пожалуйста, — сказал Айзек довольно равнодушно. — Одно старье да хлам, верно?
— Лошадь чудесно выглядит, — заметила Таппенс.
— Это Макильда, — сказал Айзек.
— Мак — Ильд? — с сомнением переспросила Таппенс.
— Да. Это вроде бы женское имя. Королева как будто. Говорили, будто бы жена Вильгельма Завоевателя, но я так думаю, треп. Она из Америки. Ее привез американский крестный одному из детей.
— Одному из…
— Одному из детей Бэссингтонов. Еще раньше, чем те, не знаю. Она, верно, уже проржавела насквозь.
Даже подгнившая, Матильда выглядела великолепно. По длине она мало чем уступала любой лошади. От некогда обильной гривы осталось лишь несколько волосков. Одно ухо было отломано. Когда-то она была серого цвета. Передние ноги торчали вперед, а задние — назад. Хвост тоже был ободран.
— Она качается совсем не так, как те лошади — качалки, которых я видела, — заинтересованно произнесла Таппенс.
— Да, правда? — сказал Айзек. — Те качаются вверх — вниз, вверх — вниз, сзаду наперед. Но эта, видите, — она как бы прыгает вперед. Сначала передние ноги делают вот так — у-уп, — а потом задние. Хорошо работает. Я могу сесть и показать вам…
— Осторожнее, — сказала Таппенс. — В ней могут торчать гвозди, которые поранят вас, или вы упадете.
— Э — э, я ездил на Матильде. Было то лет 50, если не 60 назад, но я помню. Она еще прочная, знаете ли. Не рассыпается.
Внезапно, почти как акробат, он вскочил на Матильду. Лошадь рванулась вперед, затем откинулась назад.
— Ну, как работает?
— Отлично, — сказала Таппенс.
— А, они были в восторге. Мисс Дженни, та каждый день на ней каталась.
— А кто такая мисс Дженни?
— Ну, старшая, знаете ли. Это ее крестный прислал ей. И Вернуюлюбовь тоже, — добавил он.
Таппенс вопросительно взглянула на него, недоумевая, к чему в кай — кай может относиться это замечание.
— Они так называли ее. Вон ту маленькую лошадку с повозкой в углу. Мисс Пэмела частенько съезжала на ней по склону. Очень серьезная она была, мисс Пэмела. Заберется бывало на верхушку холма, ноги поставит сюда — видите, здесь должны быть педали, но они не работали, так что она заносила ее на верхушку холма, толкала вниз, а уж тормозила ногами. И, надо сказать, частенько приземлялась в араукарию.