Врата ведьмы (Др. издание)
Шрифт:
— Надежда для кого?
— Мой род служил обитателям Труа Глен тысячелетиями. — Он слегка откинулся назад и опустил веки. — Это и наш дом тоже. Если есть способ возродить Рощу, я готов отдать для этого всю свою кровь до последней капли.
— Но я так и не поняла — о чем просило тебя мое дерево?
— Мне легче показать. — Родрико открыл глаза и поднялся на ноги. — Пойдем. Ответ на все вопросы лежит выше.
Ни’лан встала, содрогаясь от болезненного предчувствия.
Старый резчик по дереву
— Не нравится мне все это… — прошептал Могвид.
На верхнем уровне они увидели несколько маленьких комнат, но Родрико повел их к самой дальней, запертой двери. Опустив ладонь на железный засов, он оглянулся на Ни’лан. Глаза его наполняла боль. И что-то еще…
Ее тревога всколыхнулась с новой силой.
— Прошу прощения, — сказал мастер, открывая дверь. — Ты должна войти первой.
За первой открылась еще одна круглая комната, напоминавшая ту, где располагался очаг. Опорный столб также поднимался от пола до потолка. И в нем тоже было вырезана выемка. Ниша, размером не больше тыквы.
Из нее струился мягкий, неяркий свет.
Ни’лан узнала это слабое, пурпурное свечение. Оно напоминало оттенком распустившиеся цветы коа’коны. Не сопровождаемая никем, она подошла и заглянула внутрь. В уютном закутке что-то лежало.
— В первую зиму, — пояснил Родрико, — у дерева хватало магии, сохранившейся в главном корне, а также остатков духа, чтобы с ветвей не опадали листья и… даже цветы.
Нифай оглянулась — резчик неподвижно застыл в дверном проеме, опираясь на посох. Она ясно помнила свое родное дерево таким, каким оно было пятнадцать лет назад, как если бы прошел всего лишь месяц. Оно казалось нетронутым.
С чувством, граничащим со страхом, она вернулась к вырезанной укромной нише и тому, что хранилось там.
— Дерево, по всей видимости, знало, что это его последние цветы, — продолжал Родрико негромко. — С предсмертным вздохом оно испустило зов. В самый последний раз.
Ни’лан едва расслышала его слова и тот вопрос, что задала старику Мисилл.
— Что ты хочешь сказать? — спросила воительница.
— Когда коа’кона чувствует, что цветам пора превращаться в завязь, оно призывает другой дух, какую-нибудь из родственных сестер-нифай, чтобы она на время оставила собственное дерево и смешала свой дух с его. Так пчелы переносят пыльцу с одного цветка на другой. Вот и дерево Ни’лан воззвало, чтобы кто-нибудь соединил свой дух с его.
— Но ведь нифай больше не осталось, — сказала Мисилл.
— Ты ошибаешься, — негромко ответил Родрико. — Хотя гримы и затронуты порчей, они все еще нифай. Одна из них прибыла на зов дерева. Ей пришлось преодолеть душевную боль, но не ответить она не могла.
— Ты хочешь сказать, что один из призраков-гримов вошел в духовную связь с деревом Ни’лан?
— Это была Цесилия, хранительница. — Голос Родрико дрогнул. — Порча еще не до конца овладела ею, она могла противиться безумию. Нифай явилась на зов и поделилась своим духом, чтобы в одном из цветков смогла образоваться завязь.
— Добрая Матушка! — воскликнул лорд Тайрус. — И что же было дальше?
К тому времени Ни’лан уже успела заглянуть в гнездышко. Как ответ на все вопросы, в нем, будто в колыбели, покоился младенец. Источник света был очень хорошо виден — пурпурное семечко размером со сливу, торчащее у ребенка в низу живота, там, где у обычных людей расположен пупок. Нифай протянула руку, но боялась прикоснуться и к семени, и к малышу.
«Оно проросло», — ошеломленно подумала Ни’лан.
— Из оплодотворенного цветка родилась новая нифай, — продолжал Родрико. — Обычно дерево и связанная с ним узами родства сестра ухаживали за новорожденной до тех пор, пока та не окрепнет настолько, что сможет посадить семя и вырастить новое дерево коа’кона, расширяя рощу. Но кое-что… кое-что пошло не так, как полагалось.
Ни’лан ясно видела подтверждение его слов. Казалось бы, все в порядке — нифай росли столь же медленно, как и деревья, и, несмотря на четырнадцать зим от роду, дитя вполне могло выглядеть как младенец. Но Родрико выразился слишком мягко — произошло нечто очень, в высшей степени, неправильное.
— Я не знаю, как так получилось… — говорил старик. — И какой в этом смысл. Возможно, виной всему связь с гримом, с его испорченной искаженной душой. Я не знаю…
— Что же произошло? — спросила Мисилл.
Ни’лан еле устояла на непослушных ногах.
— Новая нифай… Это — мальчик.
На следующее утро Крал спустился по лестнице в главный зал, к очагу. Аромат теплого хлеба и шипение свиной грудинки подняли его с пуховой перины в тихой спальне. Едва ли не половину зимы он провел в дороге, отдыхал где придется, Часто в лесу под деревом, а потому теперь проспал как убитый всю ночь и большую часть утра.
С хрустом потянувшись, он вошел в комнату. Оказалось, что он проснулся последним. Остальные уже расселись вокруг широкого стола, на котором лежали ломти хлеба, жареное мясо, вареные яйца и яблоки. У дальней стены виднелась груда необходимого снаряжения: перчатки из лисьего меха, теплые плащи с капюшонами, подбитые шкурками горностаев, вяленое и копченое мясо, головки сыра.
Змейка, обвивающая предплечье Мисилл, зашевелилась и зашипела, устраиваясь поудобнее.
— Присаживайся, Крал, — подняла голову воительница. — Подкрепись. А потом нам много о чем надо поговорить и многое обсудить.