Вредность не порок
Шрифт:
Оставив на этом все сомнения, я потихоньку развернулась и двинулась в конец участка, к самой окраине.
Домов там больше не было, потихоньку разваливалось несколько старых сараев да темнела вдалеке бывшая конюшня.
Дав огородами здоровенный крюк едва ли не вокруг половины Горелок, я выбралась наконец к бабкиному дому, решив временно отложить переезд к Ирке, так же как и запланированный визит. Надеюсь, узнав завтра, что случилось, она поймет, почему меня не дождалась.
Осторожно пробравшись к своему окну, я совсем уже собралась влезть на подоконник, как вдруг, осмотрев
Вернувшись в комнату, залезла под одеяло и зажмурилась. Мне необходимо уснуть. Но, как я ни старалась, перед глазами упорно возникали два размытых силуэта, а в ушах звучал скрип вонзающейся в мокрую глину лопаты.
Я ворочалась с боку на бок, зажимая ладонями уши, но все было напрасно. Я приподнялась и села, но тут за окошком что-то хрустнуло, и в мгновение ока я оказалась с головой под одеялом. Замерла, прислушиваясь и вдруг услышала осторожный стук в стекло. Я слезла с кровати, подошла к окну и, трясясь от ужаса, выглянула наружу. Сначала ничего не увидела, потом прямо передо мной возникло чье-то лицо, и я в испуге отпрянула.
В стекло снова осторожно стукнули. Уже сообразив, что это Ефим, я съежилась, не решаясь открыть. Потом, словно во сне, протянула руку и толкнула створки.
– Настя… – раздался тихий шепот, а я все еще никак не могла отозваться. Мне было страшно.
Ефим поманил, и я склонилась к нему, дрожа то ли от ночной прохлады, то ли от волнения, и он вдруг прошептал:
– Настя, помоги мне, пожалуйста…
Я осторожно взяла в руки плоскую коробку черного бархата и вопросительно глянула на Ефима.
– Открой, – кивнул он, устраиваясь на краешке моей кровати, – не бойся…
Легко ему об этом говорить. Когда пятнадцать минут назад он одним прыжком перемахнул вдруг через подоконник, я едва не заорала в голос, однако Ефим успел притянуть меня к себе и закрыть рот поцелуем. Я только всплеснула руками и обмякла, словно снеговик на солнышке, а поцелуй был таким долгим и нежным, что я успела позабыть даже свое собственное имя. Потом я молча моргала на незваного гостя, не в силах решить, страшно мне или уже нет. И пока я предавалась размышлениям, Ефим легонько подтолкнул меня к стулу, сунул в руки эту самую бархатную коробку и мягко попросил:
– Прости, если напугал…
Я в недоумении разглядывала то коробку, то Ефима, совершенно сбитая с толку последними событиями, а теперь еще и совсем непонятным поведением возлюбленного. В волнении теребя бархат, я наконец решилась:
– Ефим… – он ответил мне улыбкой, и я продолжила:
– Сегодня вечером… Вернее, ночью… Я хотела пройти к Ире… Понимаешь, я поссорилась со Степанидой Михайловной и со Стасом… Впрочем, это не важно.
Я случайно попала в недостроенный дом, тот, что на 50-летия Октября. А из ворот дома твоего
Выпалив все это скороговоркой, я уставилась на него, однако в ответ он точно так же уставился на меня, и некоторое время мы молчали, потом он вкрадчиво поинтересовался:
– Настя, у тебя с головой все в порядке?
Дурацкий, прямо скажем, вопрос, и сейчас на него трудно было ответить утвердительно, однако я кивнула, и Ефим снова поинтересовался:
– Ты сама-то поняла, что сказала?
Мне пришлось повторить все еще раз более подробно и медленно, и по мере продолжения рассказа лицо Ефима менялось, и вскоре он выглядел так, словно я огрела его с размаху кирпичом по затылку.
– Настя, – попросил он наконец, – пожалуйста, скажи, что ты пошутила, и не пугай меня больше. У меня и так проблем выше головы, а ты такие шутки шутишь…
– Шутки? – едва не взвилась я к потолку, но, вовремя вспомнив, что если услышит Стас, то нам точно не поздоровится, убавила громкость до минимума и зашипела:
– Ты думаешь, что я вру?
– Нет, я не думаю, что ты врешь. Я думаю, что ты просто что-то перепутала. Кто-нибудь мусор выкидывал или еще что, а тебе в потемках бог знает что привиделось…
Надо же до такого додуматься! Телевизор надо меньше смотреть… Я в этом доме два часа назад был. И никого, кроме хозяина, не видел. А он был абсолютно живой и абсолютно здоровый. Правда, малость выпивши…
– Ничего я не перепутала. Я видела…
– Настя, ты выгляни на улицу. Темнота – глаз коли, свои руки толком не разглядишь. Ну кого они закопали?
Ты узнала?
– Нет, – тряхнула я головой, – далеко было…
– Вот видишь!
Мы спорили еще довольно долго, наконец Ефим не выдержал, поднялся и сказал:
– Ладно! Если ты такая упрямая, иди бери лопаты, пойдем откапывать твоих покойников!
Я ахнула и позеленела. Можете меня застрелить, но я туда больше ни ногой. По крайней мере, ночью.
– Нет уж, – сказала я, – что-то мне этого не хочется.
Давай завтра…
– Давай, – согласился Ефим, – а теперь, пожалуйста, открой коробку!
Через пару секунд я в недоумении разглядывала какие-то невзрачные стекляшки неопределенно-зеленого цвета. Они тускло поблескивали ровными рядами ячеек, я потрогала один камешек пальцем и подняла глаза на Ефима. Он пересел с кровати на соседний стул и поинтересовался:
– Ты знаешь, что это такое?
Я покачала головой и пожала плечами, Ефим усмехнулся и сообщил:
– Это изумруды…
Тут уж я решила, что теперь мне придется доказывать Ефиму, что у него с головой не в порядке, но, опередив меня, он добавил:
– Необработанные.
Пришлось кивнуть с умным видом, потому что в этом случае сказать мне было нечего, до этого момента я сталкивалась с изумрудами только в ювелирных изделиях.
Мои познания об этом камне заканчивались на том, что он должен быть зеленым и прозрачным. Лежащие передо мной стекляшки походили на изумруды так же, как корова на газель, хотя цвет имели, безусловно, нужный, но я бы через такую красоту перешагнула не глядя.